После долгих расспросов, криков и ругани управителю, возглавившему «следствие», удалось выяснить, что пани сразу же после первого визита лекаря отчего-то велела проследить за тем самым шляхтичем, который едва не отправил на тот свет ее супруга. Это уже была какая-никакая ниточка. Тут же нашелся и слуга, выполнявший приказ пани. Он рассказал, в какой корчме остановился Брюховецкий, покинув маеток после поединка.

– Наверняка с этим шляхтичем бежала! – не удержавшись, выпалила старшая покоивка, которая терпеть не могла Елену.

Поначалу управитель отмахнулся от слов «глупой бабы», но слуги, подававшие на стол в тот день, когда случилась ссора между Чаплинским и Брюховецким, в один голос заявили, что пани вела себя очень подозрительно. Словно подзуживала гостя, чтобы не случилось примирения, к которому толкало прочее «пышное панство».

– От такой всего можно ждать! – поддержала их старшая кухарка. – Она же верную камеристку свою по щекам отхлестала и вышвырнула за ворота! Как собаку какую-то, прости Матка Бозка… Как вспомню Дануськины слезы да ее слова: «Не поминайте лихом, помолитесь за меня», – сердце кровью обливается от жалости! – Она даже всхлипнула, будто не шипела в свое время за спиной Дануськи: «Белоручка, панская прихлебательница!» – Точно, к шляхтичу тому побежала, с ним и уехала, бесстыжая! Тьфу! Носит же земля таких паскудниц!

– Ты язык-то придержи, пока его тебе не укоротили! – нахмурился управитель. Но решил на всякий случай съездить в ту самую корчму и потолковать с хозяином.

Корчмарь поначалу упирался: мол, шляхтич тут точно ночевал, но следующим утром, едва рассвело, уехал, даже без завтрака, так спешил куда-то… А никакой пани не было, упаси Матка Бозка! Стоял на этом твердо и даже крестился. Управитель, придя в отчаяние из-за того, что ниточка может порваться безо всякой пользы, повысил голос, грозя корчмарю суровыми карами за сокрытие правды. Мол, речь идет о попытке мужеубийства, и всякий, кто помогает злодейке избежать заслуженного наказания, становится соучастником ее преступления. При виде испуга, мелькнувшего в глазах хозяина корчмы, возликовал: похоже, на правильном пути!

– Признавайся, пока не поздно! Она ведь была тут, верно? Была?! Не скрывай, не то большую беду на себя накличешь! Хорошо еще, если только тюрьмой отделаешься, а могут и повесить.

– Б-была… – кое-как промямлил корчмарь. – Велела никому не говорить…

– Ну-ка выкладывай все до донышка! – решительно потребовал управитель, подступив вплотную и напустив на себя грозный вид.

Через несколько минут он получил всю необходимую информацию. Да, пани явилась в корчму глубокой ночью, без сопровождающих и даже без прислуги. Ужасно неприличный поступок! До чего докатилась Речь Посполитая… Мало того – потребовала провести ее в комнату, где спал посторонний пан! Клялась, что дело срочное, что речь идет о человеческой жизни, даже целый злотый дала, чтобы корчмарь не препятствовал. Вместе с тем паном и уехала, причем так спешно, будто за ними кто-то хотел гнаться.

– Куда они уехали? В какую сторону?! – рявкнул управитель.

– А вон в ту! – и испуганный корчмарь указал на юг.

* * *

– Послы от государя русского к твоей гетманской милости едут! – доложил Выговский. – Вот, только что грамоту доставили. Скоро будут на землях твоих.

Хмельницкий нетерпеливо выхватил протянутый лист, вчитался, стараясь унять заколотившееся учащенно сердце.

– Дождались наконец-то! Хотя… – брови гетмана недовольно насупились. – Дьяк Бескудников во главе. Не боярин даже – простой дьяк! Да, невысоко ценит меня государь всея Руси.

На лицо Богдана наползла тень. Он покачал головой, словно отгоняя дурные мысли.

– Не бери близко к сердцу, пресветлый гетмане! – заторопился генеральный писарь. – Ты же сам говорил, что у царя Алексея руки связаны вечным миром с Варшавой. Поэтому если и станет нам помогать, то втайне и помалу, лишь для вида… – Выговский вкрадчиво понизил голос. – Пусть твоя гетманская милость вспомнит мои слова, сказанные подо Львовом! Раз из Москвы помощи нет, надо выторговать выгодные условия у Сейма. Сейчас у нас на руках все козыри, можно давить и требовать…

– Я помню твой совет, Иване. И храню в памяти, – кивнул Хмельницкий. – Ежели другого пути не будет, так и поступлю. Но сперва все-таки поговорю с дьяком и с другими посланцами. Узнаю, с чем их государь московский прислал. Может, невеликий чин – лишь для того, чтобы не злить короля и Сейм раньше времени. Дай-то бог!

Гетман перекрестился. Генеральный писарь торопливо последовал его примеру.

– А что с этим советником и с его спутницей-самозванкой, которых пригрел Ярема? Хоть что-то новое удалось узнать? – спросил Богдан.

Выговский сокрушенно развел руками:

– Несколько раз отправлял я лазутчиков, выбирая самых лучших! Чтобы и умелыми были, и осторожными, и разумными… Ни с чем вернулись, уж не прогневайся, пане гетмане! Достоверно известно лишь, что Яремин советник засел в крепости, наспех сооруженной, в самом сердце волынских владений князя. И баба его там же. Попасть в крепость нечего и пытаться, стража бдит днем и ночью. Пускают лишь тех, кого знают в лицо, или посланцев князя с его грамотами. Каждую подводу, каждый воз осматривают со всем тщанием, нигде не спрячешься.

Хмельницкий недовольно хмыкнул:

– Так что же, советник этот так и сидит в крепости бирюком, даже носа наружу не высовывает?

– Если и выезжает, то лишь с сильной охраной. И с нею же возвращается. Приказ самого Яремы!

– Да, хорошо бережет его князь… Видать, он для него и вправду очень важен! Ну, а люди этого самого советника? Неужто по шинкам не ходят?

– В том-то и дело, что нет! Шинкари сами диву даются… Все что нужно туда привозят, а выхода нет никому.

– Однако! – гетман удивленно покачал головой. – Да что же там творится, в крепости этой окаянной?! Может, нечистой силой пахнет? Тьфу! Сохрани и помилуй… Ну, а что хоть в округе об этом слышно? Неужели поселяне языки не чешут? В тех же шинках…

– Еще как чешут, милостивый гетмане! – вздохнул Выговский. – Хоть и с опаской, страшась Яреминого гнева. Болтают разные вещи, вплоть до таких, что впору креститься и шептать: «Чур меня!». Наши люди все слышали. Да много ли толку от этих сплетен… Болтают, к примеру, что из-за ограды часто доносился гром, будто пушки палили. Ну что за нелепица! С какой стати внутри крепости из пушек бить? Или того пуще: будто бы этот советник приказал готовить для Яремы великое множество лошадей и кормить их под пушечный грохот. Ну не глупость ли?!

– Погоди, погоди… – насторожился Хмельницкий. – А вот об этом надо поразмыслить!

Генеральный писарь инстинктивно подался ближе:

– Так пан гетман уверен, что это серьезно?

– Не так чтобы совсем уверен… Но все сходится! Сам подумай: