вошел Голованов. Остановился в дверях, отряхиваясь от снега и разглядывая гостей, которых сегодня уже не чаял увидеть.

— А я еще сдуру надеялся, что минет нас чаша сия. Недооценил, выходит.

Зарубин подошел к нему, крепко пожал руку:

— Ну, здравствуй.

— Здравствуй, Толя. То есть Анатолий Николаевич. Все такой же — энергия через край, глаза стальные, движения быстры, он прекрасен… Вы как? По воде, аки по суху?

— Скорее по суху, аки по воде. Выбросили на старую площадку, а оттуда уже через тайгу напрямик. Ну и по реке соответственно, — нехотя объяснил Пустовойт, которому явно не понравилось запанибратское отношение Голованова к Зарубину.

— Мы сейчас одного такого храброго еле выдернули. А второго даже спасать пришлось. Пошел пешком по реке к северным оленям в гости.

Голованов скинул полушубок, подошел к столу, разглядел початую бутылку, налил себе, выпил.

— Извините… Замерз, как цуцик. Вы как, согрелись?

— Вполне, — буркнул Пустовойт.

— Значит, понадобился все-таки наш участок? — не утерпев, поинтересовался Голованов.

Уловив скрытый подтекст вопроса, Пустовойт решил слегка приоткрыть карты.

— На сегодняшний день самая заветная мечта Анатолия Николаевича, чтобы вас из аутсайдеров прямиком в лидеры. Не возражаешь?

Голованов насмешливо фыркнул:

— За честь, конечно, спасибочки, а только в аутсайдерах лучше. Зарплата та же, а спокойствия во много раз больше.

— С каких это пор ты стал любителем спокойствия? — поинтересовался Зарубин.

— С тех самых, когда окончательно понял, что личная инициатива и энтузиазм приветствуются лишь в заранее согласованных с вышестоящим начальством пределах. Жить сразу стало лучше и веселее. Разрешите еще одну? — плеснул он себе в стакан коньяк. — Продрог до костей…

Выпил, разыскал что-то на столе зажевать. Повисла неловкая пауза. Снова стали слышны завывания ветра, в которые неожиданно вмешался гул подъехавшей к заежке машины.

— А где же ваша прекрасная коллега? — решил перехватить инициативу предстоящих событий Пустовойт. — Такой стол соорудила… Мы, между прочим, с голоду помираем.

— Насчет коллеги… — сразу переменил свой насмешливый тон на тон явно вызывающий Голованов. — Ставлю в известность… Час назад… — он посмотрел на часы, — три часа назад я предложил ей выйти за меня замуж.

— Ну и как? — явно довольный неожиданным поворотом разговора, насмешливо поинтересовался Пустовойт.

— Сказала, что подумает.

— А ты еще был категорически против ее приезда, — глядя на замершего посередине заезжей Зарубина, довольно бестактно напомнил Пустовойт.

— И сейчас категорически против. За все буду отвечать я один.

— Что, надо за что-то отвечать? — не поворачиваясь к Голованову, спросил Зарубин.

— Всегда надо за что-то отвечать, когда приезжает начальство. Иначе приезжать ему никакого смысла.

— Она что, любит тебя? — по-прежнему не оборачиваясь, спросил Зарубин.

— Считаешь, что невозможно, исключено?

Зарубин наконец повернулся к нему:

— Я просто спросил: любит ли она тебя?

— А вы что, Анатолий Николаевич, верите в любовь? Может, сам кого-нибудь безумно любишь, в чем, извини, неплохо зная тебя, весьма и весьма сомневаюсь? А вы, Борис Юрьевич, любили когда-нибудь безумно и безоглядно? Тоже сомневаюсь. Это пацаны еще могут трепаться о высоких чувствах и воображать, что они единственные и неповторимые. Да и то вряд ли. Сейчас они не хуже нас во всем разбираются. Про любовь они говорят больше по привычке, а смысл вкладывают совсем другой. Сейчас не любят, сейчас занимаются любовью.

— Откуда тогда здесь эти цветы? — показал пальцем на букет посередине стола Пустовойт.

— Не вы разве? — искренне удивился Голованов и, демонстративно пожав плечами, потянулся было за бутылкой. Но в это время послышались голоса, шаги на крыльце, распахнулась дверь, и в заезжую ввалились все остальные ее обитатели и прибывшие гости. Первыми вошли Наташа и Веселов, следом босиком, в тулупе и трусах нарисовался Кодкин. За ним ворох его мокрой одежды занес Ефимов. Последним с большой охапкой дров вошел Старик, с грохотом свалил их у печки и, разглядев, что дрова почти догорели, стал подкидывать в топку полено за поленом, не обращая внимания на собравшихся в его заезжей знакомых и незнакомых людей.

Кодкин, все еще донельзя возбужденный последними событиями, сразу же стал объяснять их вновь прибывшему, как он сразу догадался, начальству.

— Много я всяких придурков видел, а вот лично его… — развернул он к свету пытавшегося раствориться в полумраке под лестницей Веселова. — Лично его только в цирке с верблюдами показывать. Так у того два горба на случай дальней дороги, а у тебя что? Тебе на меня сейчас молиться надо, что живым сюда доставил, а он, дуролом, дальше шагать направился. Это на ночь глядя… по реке… Погодка, как по заказу — хоть стой, хоть падай. Да еще в ботиночках, как на именины… Женщину расстроил до слез, товарища научного сотрудника силу применять заставил. А то, что я за тобой в таком виде босиком по льду бежал, это как? За косой вода сплошная поперла. Морду за это бьют, понял?

Веселову, вдруг оказавшемуся в центре внимания, было явно не по себе. Он оттолкнул руку вытащившего его на свет Кодкина и, вызывающе уставившись на подошедшего разглядеть его поближе Пустовойта, с раздражением попытался объяснить:

— В чем, собственно, дело? Мне надо дальше, я пошел. Мне что, разрешение у вас спрашивать?

— Дальше до Северного полюса кроме диких северных оленей никого. И те бредут, спотыкаясь, — не отставал разозлившийся Кодкин.

— Меня это вполне устраивает, — пробормотал Веселов.

— А мы за тебя, значит, отвечать должны? Так, что ли? — вес больше заводился Кодкин, пытаясь справиться с то и дело распахивающимся тулупом. — Я тебя еще раз спрашиваю, ты кто?

— Неудачник, — не сразу отыскал ответ Веселов и отвернулся от продолжавшего рассматривать его Пустовойта.

— Неудачник, это когда с парашютом прыгнул, а он не раскрылся, — не унимался Кодкин. — А ты вроде живой и пока еще здоровый.

— Это случайно не ваши цветы? — неожиданно поинтересовался у Веселова Пустовойт, показав на букет, красовавшийся на столе.

— Не мои, — буркнул Веселов и снова попятился в темный угол под лестницей.

— Он что, похож на миллионера? — удивился нелепому на его взгляд вопросу Кодкин. — У нас их сейчас по пятьсот рублей за штуку земляки с Кавказа предлагают.

Почему-то это рассмешило Наташу, и она активно вмешалась в этот довольно нелепый разговор.

— Давайте прекращайте все эти допросы, вопросы. По-моему все в сборе. Никого больше не ожидаем, Борис Юрьевич?

— Господь с вами. Сюрпризов, по-моему, итак сверх нормы.

— Тогда на правах хозяйки и именинницы прошу всех к столу.

Кодкин, кутаясь в тулуп, попятился к нарам.

— За такой стол в таком виде, в каком сейчас нахожусь, даже мой свояк не сядет. А он и на горячую плиту сядет, лишь бы перспектива была.

— Никаких церемоний, — продолжала смеяться