— Это так, конечно, — согласился Кодкин, — только сначала свою мокреть за печкой развешу, а то утром машину в порядок приводить не в чем будет. Вы уж извиняйте, я по-быстрому.

Он стал развешивать свою промокшую насквозь одежду у жарко топящейся печки. Остальные один за другим, словно нехотя, стали рассаживаться на скамье за столом. Веселов, наверное, так бы и остался сидеть на каком-то ящике под лестницей, если бы Ефимов чуть ли не силой извлек его оттуда.

— Вы на меня не обижайтесь, что я вас там так… Еще бы шаг-другой — пришлось бы полноценно искупаться. Я вам как-нибудь расскажу, какие тут случаи случались — извините за тавтологию.

— Да я и не обижаюсь, — пробормотал Веселов. — День сегодня неудачный какой-то.

— На кого неудача со стороны накатывает, а кто ее и сам за собой волочет, — закончив развешивание, отозвался Кодкин, услышав оправдание Веселова. — Опорочки бы мне какие ни на есть… А то босиком за таким столом полное бескультурие получается.

— Могу свои валенки презентовать, — предложил Ефимов. — Они хоть и старенькие, но теплые. По здешним буеракам очень даже выручают.

— Самое то, — обрадовался Кодкин. — Теща мне в дорогу насовывала, а я отказался, на сапоги понадеялся. Не учел обстановку.

— Обстановка в здешних местах непредсказуемая и часто весьма опасная, — согласился Ефимов.

— Все опасности сегодня остались за стенами этого некогда учебного заведения, — объявил Пустовойт. — За данным столом сейчас должны находиться только взаимопонимание и веселье. Выбор напитков по желанию. Хозяев попрошу вступительный тост.

* * *

— У вас, если не секрет, праздник какой? — поинтересовался, возвращаясь к столу в валенках и какой-то старенькой куртке, Кодкин.

— У нас сегодня сплошные праздники, — встал Голованов. — Прежде всего, конечно, приезд дорогого руководства, которое почтило своим присутствием «сей отдаленный уголок». Мы, естественно, бесконечно рады, приветствуем, выражаем благодарность и обещаем работать еще лучше. Кому желательно, может отметить именно это событие. Второе событие — день рождения Натальи Степановны. Не уверен, что это приятное во всех отношениях событие произошло именно сегодня, но по нашей славной традиции приурочивать личные торжества к знаменательным датам и свершениям, мы отмечаем его сегодня. И, наконец, третье событие… Я предложил Наталье Степановне выйти за меня замуж…

— Я не согласилась, — крикнула Наташа, восседавшая на председательском месте, на которое ее чуть ли не силой усадил Пустовойт.

— Совершенно верно, не согласилась, — подтвердил Голованов. — Но мне хотелось уяснить этот факт окончательно и бесповоротно. Что, в конце концов, и произошло. Поверьте, мне очень грустно. А почему грустно, может понять только тот, кто два года просидит тут один. Наедине с этими пространствами, этой тишиной, на этом вымершем прииске, в этой бывшей школе. И который до сих пор не знает, что такое любовь. За любовь!

— И за день рождения! — добавил Пустовойт, не сводивший глаз с Зарубина, который так и не притронулся к своему стакану.

Не стал пить и Веселов.

— А ты чего? — подтолкнул его Кодкин.

— Не пью.

— Хочешь, анекдот расскажу, как шпиона поймали? Не пил гад.

Кодкин громко рассмеялся над удачным, как ему показалось, анекдотом и с удовольствием выпил налитую ему Ефимовым водку. Налить ее сам он постеснялся, хотя, судя по всему, именно этого ему больше всего сейчас хотелось.

— А вы, Анатолий Николаевич, почему игнорируете? — громко поинтересовался Пустовойт, с явным намерением привлечь общее внимание. — Наталья Степановна обижается.

— Причин несколько, перечислять не буду, — нехотя ответил тот.

— Главную я все-таки назову. Анатолий Николаевич собирается всю ночь посвятить изучению документации участка.

Уже слегка охмелевший Голованов демонстративно хохотнул:

— Ха-ха-ха. Это называется ловить черного кота в темной комнате при отсутствии кота…

Переключая внимание на себя, Наташа неожиданно поднялась со стула:

— Ой… Мы о хозяине забыли… Ужасно неудобно. Павел Дмитриевич, вам ближе… Позовите его, пожалуйста.

— Отдаляете неприятный разговор? — нехотя поднялся Голованов. — Все равно никуда нам от него не деться. Пойду, позову. Только вряд ли он изъявит согласие. Как он недавно выразился — «живем мы шибко запутанно». Ему на это смотреть, судя по всему, неприятно.

Он подошел к каморке Старика, постучал и, дождавшись ответа, скрылся за дверью.

Воспользовавшись паузой, поднялся Ефимов.

— Товарищи… Друзья… Минуточку внимания… Предлагается тост за единственную, находящуюся среди нас, а потому, безусловно, очень мужественную женщину. Я совершенно уверен и, как в некотором роде историк, берусь утверждать, что таких женщин здесь еще не было. Во всяком случае, последние лет пятьдесят — шестьдесят, не было. Верю, что все у нее будет хорошо. Минуточку…

Он выбрался из-за стола и подошел к патефону.

— Предлагаю выпить этот тост под аккомпанемент нового экспоната нашего краеведческого музея.

Он завел патефон, выбрал и поставил пластинку. Хрипловато зазвучало старое танго. Под его мелодию из каморки Старика вышел Голованов.

— Как я и ожидал, он отказался.

— Жалко, — пожалел о его неудаче Ефимов. — Была надежда, что в теплой дружеской обстановке он в конце концов разговорится, расскажет что-нибудь интересное, необычное…

— Как говорит теща, необычное происходит от расстроенных чувств и нежелания шевелить мозгами, — высказал свое и тещино мнение Кодкин. — Полностью согласен.

— А при чем тут мозги? — заинтересовался слегка взбодрившийся Веселов.

— Чтобы понимать.

— Чего понимать-то? — не унимался Веселов.

— Все необычное то же самое обычное. Только понять его у некоторых тяму не хватает.

— Чего не хватает?

— Мозгов. Ты вот, смотрю, до сих пор сообразить не можешь, куда попал и что теперь тебе делать. А вот вмажем еще помаленьку и все тип-топ — ясненько и понятно.

— Все равно жалко, — с грустью глядя на оживший патефон пробормотал Ефимов.

Проходивший мимо Голованов похлопал его по плечу и, усаживаясь за стол, предсказал:

— Думаю, это не самое худшее из того, что сегодня здесь произойдет.

— Чего ты боишься? — спросил сидевший рядом с ним Зарубин.

— Боюсь, что ничего не произойдет. Это самое худшее из того, что может произойти.

Пустовойт, догадываясь, что «теплое дружеское застолье» вот-вот сменится нежелательным выяснением отношений, жестом остановил дернувшегося было для ответа Голованову Зарубина и поднял свой стакан: — Товарищи, коллеги, друзья… Повторяю — друзья! Ибо люди, собравшиеся за одним столом в этом Богом забытом таежном закутке, просто обязаны быть друзьями. За очаровательную Наталью Степановну…

Кроме Зарубина все дружно поддержали тост.

— Я смотрю, Анатолий Николаевич, вам не терпится приступить к работе. Лично я готов начать хоть сейчас, — прежним вызывающим тоном предложил Голованов.

Сообразив наконец, что у собравшихся за праздничным столом не все так радужно и хорошо, как ему показалось сначала, со своего места поднялся Николай Кодкин.

— Не имею, конечно, никакого права вмешиваться… Но раз