по половицам промокшими обледенелыми сапогами. Пустовойт несколько раз довольно громко окликнул хоть кого-нибудь из обитателей, но не получив никакого ответа, скинул полушубок и стал стягивать сапоги, явно радуясь возможности проделать все это. Зарубин тем временем подошел к празднично накрытому столу и, налив из ближайшей к нему бутылки полстакана коньяка, протянул его своему заместителю.

— А себе? — с благодарностью приняв так необходимое ему сейчас согревающее, поинтересовался тот.

— Вынужден отказаться. Утром надо выбираться отсюда.

— А как этот прекрасный напиток может помешать твоим планам? Скорее, наоборот. Согреемся, поедим, выспимся, а утро вечера мудренее — примем то или иное решение в зависимости от погоды и обстоятельств.

— За ночь я должен хотя бы бегло просмотреть всю документацию по участку. Судя по тому, что мне уже известно, перспективы могут быть почти из области фантастики. Голова должна быть прозрачной.

— Имей в виду, отказ от согревающего грозит серьезными простудными осложнениями.

— Исключено.

— Почему исключено? Очень даже не исключено.

Зарубин тем временем, осматриваясь, прошелся по заезжей и, вернувшись к накрытому столу, с недоумением спросил:

— Куда они все подевались?

Пустовойт, внимательно изучавший содержимое стола, уверенно поставил диагноз:

— Очевидно, вышли нас встречать. Судя по звукам и огням, которые мы с тобой разглядели, двинули в противоположном направлении. Представить себе не могли, с какой стороны мы с тобой нагрянем. Не переживай, скоро прибудут. Смотри, какой столик накрыли — любо-дорого.

Выпив налитый Зарубиным коньяк, Пустовойт опустился на стул во главе стола и, блаженно прикрыв глаза, стал ждать, когда тепло окончательно справится с его не на шутку продрогшим телом.

— Двадцать первый век свои годки отсчитывает, а мы с тобой на своих двоих, с опасностью для жизни. Впрочем, на наших сибирских просторах многое с опасностью. Особенно в таких медвежьих углах, где никогда не предугадаешь, что и откуда прилетит и какие будет иметь последствия. Советую тебе все-таки приложиться. От ста граммов коньяка еще никому хуже не становилось.

Зарубин присел на корточки перед догорающей печкой и, пристально глядя на огонь, неожиданно спросил:

— Зачем ты все-таки полетел со мной?

— Ты это серьезно? — не сразу отреагировал на вопрос Пустовойт и развернулся вместе со стулом в сторону шурующего в топке кочергой Зарубина. — А я-то думал, отметишь мое служебное рвение. При моем больном сердце, можно считать, почти самопожертвование. А ты такие вопросы задаешь.

— Потому и задаю.

— Расценивай, как подхалимаж.

— Исключается.

— Тогда давай остановимся на версии, что хочу тебе помочь. Ты в этом таинственном таежном углу впервые, а я здесь уже не раз побывал. И, пожалуйста, не говори, что в помощи ты не нуждаешься. Никто лучше меня не знает, как она тебе нужна.

— Считаешь, что сможешь мне помочь?

— Почему нет? Разве я тебе не помогал? Не доказывал на каждом углу твою талантливость, твои возможности, твою способность на большее? Дело прошлое, но я почти испортил отношения с Нетребко. Из-за тебя. Он словно чувствовал, что ты, в конце концов, сядешь на его место. Не перебивай, пожалуйста. Да, сейчас я не всегда бываю согласен с тобой. Тебе еще не хватает опыта. Как видишь, я вполне откровенен. Я был против твоего десанта сюда, но все-таки полетел с тобой. Чтобы ты окончательно убедился, разобрался. Выпей коньячку, согрейся и поверь, все будет хорошо.

— Хотелось бы надеяться.

Зарубин подержал поданный Пустовойтом стакан, вернул его на стол и снова заходил из угла в угол по заезжей, внимательно приглядываясь к каждой мелочи. Долго рассматривал патефон.

— Интересно, где у них рация?

— Где-нибудь в надежном месте, — с показным равнодушием буркнул Пустовойт. — Голованов мужик аккуратный.

Тем временем Зарубин заглянул в комнату Наташи.

— По-моему, здесь обитает женщина… Может такое быть?

— Вполне.

Зарубин зашел в комнату, зажег свет.

— Французские духи… Зеркало… Однако. Кто такая?

В ответ на вопросительный взгляд Зарубина Пустовойт загадочно улыбнулся и тоже вошел в Наташину комнату.

— Ты же сам потребовал срочно подготовить документацию по участку. Вот мы и подкинули ее в помощь Голованову.

— Симпатичная? — начиная догадываться, попробовал уточнить Зарубин.

— Если бы ты знал, как я рад твоему вопросу. Это я к тому, что лучше иметь дело с грешным начальником, чем с ходячей добродетелью. Есть на что опереться.

— Не советую опираться на чужие грехи. Ненадежная опора.

— Самая надежная, уверяю тебя. Что касается твоего вопроса — очень даже. Вдобавок, кажется неглупа. Да ты ее должен знать. Прозябала в отделе прогнозирования. Попросилась сюда, сказала, что хочет заняться настоящим делом. Наташенька Южакова… То есть Наталья Степановна. Не помнишь?

Отстранив своего заместителя, Зарубин вышел из комнаты, подошел к накрытому столу, одним глотком опустошил содержимое налитого Пустовойтом стакана. Многое из происходившего с ним за последние дни вдруг стало для него совершенно очевидным. Не все, конечно. Предстояло убедиться окончательно.

— Давно она здесь?

— Второй месяц. Этот шикарный стол наверняка ее рук дело. Голованов бы палец о палец не ударил. Почувствовал себя незаменимым в этом углу. Во всяком случае, старается быть таковым. Хоть какая-то опора для самоуважения. За сорок, а все еще начальник абсолютно бесперспективного участка. Это с его-то способностями. А как хорошо начинал. Предупреждаю — с ним будет нелегко.

— Знаю.

— Вы, кажется, друзьями когда-то были?

Зарубин, не ответив, направился было к входной двери, но вдруг увидел лежащие на лавке цветы. Поднял, даже понюхал.

— Откуда здесь цветы?

Улыбку на лице Пустовойта сменило непритворное удивление. Даже растерянность.

— Цветы? Какие цветы? Не должно быть никаких цветов.

Зарубин отыскал на полке у входа какую-то банку, наполнил ее водой из стоявшего рядом ведра:

— Надо в воду поставить, а то пропадут…

Пристроив цветы посередине накрытого стола, он повернулся к растерянно уставившемуся на них Пустовойту и нарочито начальственным тоном спросил:

— Не пора ли созывать местное население? Времени у нас в обрез.

— Времени у нас вагон и маленькая тележка. И останется еще для приведения в порядок личных дел.

— Не понял, — нахмурился Зарубин.

— Это у меня поговорка такая. Когда я вижу, что события начинают выходить из-под контроля, позволяю себе расслабиться и немного отдохнуть.

Неожиданно для собеседника он улегся на нары, с удовольствием вытянулся и закрыл глаза. Но уже через несколько секунд сел и, не открывая глаз, снова задал почему-то так взволновавший его вопрос:

— Странно, откуда цветы?

— Почему это так тебя беспокоит? Мало ли что…

— Вот именно — что? Тысячу раз зарекался — в важных делах ни на кого не полагаться, только на себя самого. Стоит что-то не учесть, сразу начинаются сюрпризы.

* * *

Словно в подтверждение его слов распахнулась входная дверь и