Клещ не поленился и лично съездил в санаторий, где обстоятельно побеседовал с администратором. Администратор вспомнил, какого числа «спортсмены» вместе с тренером Казариным не ночевали у себя в номерах. Даты подозрительно совпадали с датами смерти Корейца и Варана.

Клещ приказал подручным привести к нему Казарина, но Феликс Сергеевич, как назло, куда-то исчез, и с ним исчезли ещё десяток «спортсменов».

— Будем брать, что имеем, — сказал Клещ, и через пять минут из ресторана вытащили и уложили носом в пол двух подгулявших подопечных тренера Казарина.

— Давай их ко мне на базу! — велел Клещ, и «спортсменов» погрузили в белую «Газель». В загородном коттедже, который был оформлен на дальнего страдающего слабоумием родственника Клишевского, гостей разместили в подвальном помещении. Ночью их развели по отдельным комнатам, где с пристрастием допросили. Быстро протрезвевшие «спортсмены» сразу поняли, что дело приобрело нешуточный оборот, и корчить из себя героев не стали. После парочки зуботычин они рассказали всё, что интересовало Клишевского. Показания сравнили — они совпадали даже в мелочах.

— Чего ты ждёшь, Клим? — напирал Клещ. — Давить их надо, пока не поздно!

— Успеем! Никуда они с острова не денутся. Меня сейчас больше интересует, где этот самый Казарин и его десять «штыков»?

В этот момент в комнату, где совещались Клим и Клишевский, без разрешения влетел недавно принятый в бригаду «пехотинец» по кличке Жбан. Жбан напоминал молодого откормленного бычка с едва наметившимся пивным животиком.

Клим выразительно посмотрел на Клишевского: поведение «пехотинца» было явным нарушением заведённых авторитетом правил. Клещ это понял и приступил к допросу:

— Объявили всеобщую амнистию? Нет? Тебя приняли в пионеры! Опять не угадал? Тогда что ты здесь стоишь и сопли жуёшь?

— Чалый! — проглотив стоявший в горле комок и переведя дыхание, ответил Жбан.

— Что Чалый? — предчувствуя нехорошее, переспросил Клим.

— Чалый накрылся!

Если бы Борису Исааковичу полгода назад кто-то сказал, что он, находясь в международном розыске, полетит в Россию с целью реализации очень крупного и перспективного коммерческого проекта, он рассмеялся бы этому фантазёру в лицо. После того, как он открыто стал оппонировать существующему в России режиму, дорога на российский рынок ему была заказана. Борис Исаакович искренне об этом сожалел, потому что он, как никто другой, понимал огромную выгоду от ведения бизнеса именно в России. При существующем российском законодательстве Березуцкий научился делать деньги чуть не из воздуха, и поражался лености и недальновидности властей, ввергнувших страну в экономическую катастрофу.

Попирая ногами огромные богатства, российские власти унизительно клянчили у МВФ[6]очередной транш, чтобы хоть как-то накормить страну. О возрождении экономики речи не шло. Огромная страна уподобилась нищему скрипачу, который с утра до ночи за гроши играл в подземном переходе, не осознавая, что в его руках находилась скрипка Страдивари.

Вспоминая об этом, Борис Исаакович потирал от удовольствия руки. Ах, что за прекрасное время наступило тогда для творчески мыслящих людей! Ни в одной стране мира нельзя за пару-тройку лет стать долларовым миллиардером. Нигде, кроме как в России. Судьба дала ему шанс, и он этот шанс не упустил. Борис Исаакович обладал неуёмной натурой, и спокойно почивать на лаврах было не в его характере.

Обожая сложные многоходовые комбинации, Борис Исаакович не скупился на громкие заявления в прессе о необходимости смены существующего в России «преступного режима». В то же время он одновременно продолжал искать малейшую возможность наведения теневых контактов с той самой «преступной властью». Для этого Борис Исаакович вызвал в Лондон и на короткое время приблизил к себе бывшего офицера ФСБ Литовченко, которому определил роль эмиссара.

— Я понимаю, что нынешние власти не могут публично прижать меня к широкой груди и прилюдно облобызать, да я этого и не требую. Пусть всё остаётся, как есть: я буду продолжать играть роль политического изгнанника, а российские мужи, власть предержащие, делать вид, что страстно добиваются моей экстрадиции. Тем самым мы все сохраним лицо в этой непростой ситуации, — напутствовал Березуцкий Литовченко. — В качестве компенсации я предлагаю часть вывезенных мною на Запад средств негласно пустить в оборот российской экономики на взаимоприемлемых для всех условиях. Деньги не должны лежать в чужих банках, деньги должны работать! Я, конечно, мог бы обойтись и без согласия властей, но рано или поздно ушлые ребята из спецслужб выяснят, что я пытаюсь прорваться на российский рынок через подставные фирмы, и обеспечат мне головную боль. А оно мне надо? Так что постарайтесь довести до сведенья моих оппонентов, что я ностальгией не страдаю, и слёзы на глазах при упоминании о русских берёзках не наворачиваются, но я был и остаюсь русским патриотом и, несмотря на сложившуюся политическую конъюнктуру, хочу помочь своей далёкой Родине.

Литовченко отбыл в Москву, где немедленно связался с бывшим коллегой, который теперь являлся народным избранником и заседал в Государственной Думе. Бывший коллега неохотно пошёл на контакт с опальным Литовченко, и встречу назначил через несколько дней, после негласных консультаций с заинтересованными лицами. Через три дня Литовченко, сидя в модном кафе за чашкой чая, устно передал пожелания опального олигарха.

Литовченко ожидал, что российские власти обеими руками ухватятся за предложение Бориса Исааковича, но вялая реакция бывшего коллеги привела его в растерянность.

Старый товарищ что-то промямлил про непростое время, нежелание властей рисковать перед предстоящими выборами, и ушёл, не заплатив по счету.

Литовченко несколько раз пытался связаться с ним, но слуга народа каждый раз под благовидным предлогом уклонялся от встречи. Так, не солоно хлебавши, Литовченко вернулся к своему новому хозяину на берега туманного Альбиона.

— Видимо, я работаю не в том формате! — сказал сам себе опальный олигарх, выслушав эмоциональный рассказ вернувшегося из России эмиссара.

Следующую попытку Березуцкий предпринял через месяц в Чечне, куда прилетел под видом подданного государства Израиль Лазаря Белевича.

Борис Исаакович понимал, что сильно рисковал, но рассчитывал на то, что российские власти не решатся пойти на обострение с президентом Чеченской республики, гостем которого он являлся. Всё прошло, как он планировал: спецслужбы сделали вид, что поверили в «легенду» о визите в Чечню коммерсанта Белевича, президент разрушенной гражданской войной маленькой, но гордой горной республики его предложение об оказании финансовой помощи в восстановлении Грозного принял с радостью, а пожелания на негласное сотрудничество с российскими властями на этот раз были услышаны.

По возвращению в Лондон, Борис Исаакович повторно отправил Литовченко в Москву на встречу с его бывшим коллегой. Теперь старый боевой товарищ от встречи не уклонялся, теперь он сам искал возможность переговорить с Литовченко. Судя по сильно изменившемуся поведению народного депутата, кое-кто в Кремле всерьёз воспринял предложение беглого олигарха о «плодотворном сотрудничестве».