Но сейчас был совершенно иной случай. К украденному делу Семенихин не имел совершенно никакого отношения! Это был лишь шанс «срубить» на халяву денег. Ну какой прожженный каторжанин, которым, если верить Маркову, является Цеба, пожалеет денег на то, чтобы выкупить у какого-то обкуренного охламона личное уголовное дело. Пусть Цеба сейчас в тюрьме – хотя Антон не имел представления о подробностях дела. Пусть! Он, даже находясь в «крытке», легко выкупит документы и уже через пару недель окажется на свободе. Его хохот будет услышан даже папуасами в Новой Гвинее!

Именно по этой причине у Антона сейчас был шанс. Чтобы поменять дело на реальные деньги, нужно время. Обговорить условия, сойтись в цене, причем так, чтобы не продешевить! Они оба прекрасно понимают, каких денег стоит эта папка! За то, чтобы не получить срок от восьми до пятнадцати лет в компании педерастов, туберкулезников, кретинов и дегенератов любой такой же педераст, туберкулезник и дегенерат отдаст все, что имеет. Да, даже дегенерат и кретин! Третий закон Ньютона не знает никто, а что такое «зона», знает даже умственно отсталый! Этим и отличаются науки реальные от метафизических.

Струге был так погружен в свои мысли, что даже не понял, в какую марку машины сел. Едва Антон выбрался из бурелома размышлений о подлости Семенихина и воспоминаний о его матери, он, наконец, услышал, о чем говорит водитель…

– И вот так возим это говно по городу, возим; и складывается впечатление, что говна в Тернове больше, чем жителей.

«Где я?» – пришел в голову судье уже ставший любопытным вопрос.

Он покачивался на дерматиновом сиденье грузовика – теперь это было очевидно. Очевидным был и запах, бьющий в нос. Первая попавшаяся машина, которую Струге удалось поймать сразу после выхода из суда, оказалась ассенизаторской. Если то, как он в нее садился, видели Роза Львовна или Николаев, вскоре этот факт станет достоянием не только Центрального суда.

«Судья Струге экономит деньги и ездит на говновозках». Никто, конечно, не поверит, но приятного мало. Однако теперь, когда до улицы Малой оставалось чуть больше пяти минут езды, выпрыгивать и искать более пристойный вид транспорта было бы неразумно.

В ответ на предложенную купюру водитель покачал головой и тяжело вздохнул:

– Не, мил человек, ты меня что, совсем за варвара держишь? Провезти в бочке с дерьмом, да еще денег за это взять? Если бы ты на дорогу не выбежал, я бы и не остановился…

Краснеть Антон не умел с детства, лишь тушевался и молчаливо уходил. Так же поступил и сейчас. Обнюхивая себя, он пересек дорогу и оказался на стороне улицы Малой с нечетными номерами.

Дом пятнадцатый был обыкновенной пятиэтажкой, выстроенной во времена посева кукурузы квадратно-гнездовым способом. Сахар из тростника тогда считался лучше свекольного, а импрессионисты считались пидарасами. Все изменилось с того времени: сегодня лучшим считается тот сахар, который сухой, кукурузу ест только скот, а «Квадрат» Малевича недавно оценили в двадцать пять миллионов долларов. Не изменилось лишь желание воровать, насиловать, грабить и убивать. Когда строили этот дом, то вряд ли предполагали, что через сорок лет только в одном из его подъездов будут жить одновременно наркоман и разбойник.

В квартире номер восемь Струге обнаружил не то, что искал. По площади всей трехкомнатной квартиры были разбросаны, словно стянутые через голову свитера и вывернутые наизнанку брюки, люди. Их разум в данный момент находился очень далеко не только от дома по улице Малой, но и от Солнечной системы. Дверь была открыта, поэтому Антон вошел без труда. В кухне на насквозь пропитанном мочой матрасе лежали двое – он и она. Полураскрытые глаза, отвислые челюсти, разбросанные в стороны конечности. Наркотический «приход» застиг их буквально за несколько минут до прихода судьи. Рядом с телами лежал распущенный резиновый жгут и символ процветающего СПИДа – единственный, на двоих, шприц с остатками крови.

– Черт, сколько ж вам годин-то?! – вырвалось у Антона и он шагнул дальше…

Картины в комнатах мало отличались от увиденного на кухне. Несколько матрасов, вялые тела, шприцы и едкий запах ангидрида. Самый настоящий наркотический притон.

Восемь человек. Судя по их внешнему виду и количеству «свежих» шприцев, Антон мог смело предположить, что увиденное – незаконченная вечеринка, начавшаяся вчера вечером по поводу освобождения одного из лучших людей этого общества. Обмывалось событие героином. Ни намека на хотя бы одну рюмку или бутылку. Впрочем, бутылка была, но только глупец мог предположить, что там находилось спиртное. Там был уксус. Один из ингредиентов приготовления зелья, которое покрепче зеленого змия.

Не хватало только отчаяться! С момента выхода Семенихина из суда прошло два часа! Где может быть этот негодяй? Чувствуя, что теряет время, а вместе с ним и терпение, Струге взял за руку одного из наркоманов – того, кто проявлял наиболее активные признаки жизни, – и потащил к балкону.

Им обоим сделалось чуть лучше, когда оба оказались на свежем воздухе. Струге размахнулся и влепил отроку мощного леща. Тому это не понравилось. Он скорчил кислую гримасу и снова «повис».

Тогда Антон набрал пригоршню твердого подтаявшего снега и стал яростно тереть лицо наркомана. Уже через несколько мгновений лицо парня, зависшего между небом и землей, приняло свекольный цвет. Первые произносимые им буквы Струге воспринял с таким же восторгом, с каким доктор Борменталь воспринял вопли Шарикова.

– Ну-ка, малахольный, на меня посмотри!.. – хрипел от возбуждения судья. – Глаза раскрой, сученок! Видишь меня?!

– Типа, вижу…

– Типа, видит он!.. Ботва отмороженная! Сколько пальцев?!

– Типа, несколько… – определил наркуша, вглядываясь в торчащий как пень посреди поляны большой палец Струге.

– Вот, ссс… Поколение засранцев! Где Семенихин?! Быстро отвечай, полудурок! Где Семенихин?!

Ответ поступил не от реанимированного, как ожидалось, а сзади. От этого гнусавого фальцета Струге едва не сделалось дурно.

– Ну-у, братва… Че-е-е так кричи-и-им? Мусора-а-а свалятся, че будем дела-а-ать?

Ошалелый Антон оставил в покое непокорного краснолицего и обернулся. Прямо над ним – в проеме балконной двери – стоял еще один мастер перемещений с закрытыми глазами. Толстый свитер-толстовка с изображением здорового, не склонного к употреблению наркотических средств, исландского оленя, мятые слаксы и один, когда-то белый, а сейчас разноцветный от грязи носок – одеяние, достойное человека, вторые сутки не выходящего из комы.

– Тише, тише… – настоятельно повторила мумия-зомби. – Не создава-а-айте кипешь… Менты не дремлю-ют…

– Господи… – просиял Струге. – Он говорит! Он анализирует…

Антон схватил в охапку наркомана и с ним в руках, как со свернутым ковром, вошел в комнату. Усадив тело на хромой табурет, он прислонил его спиной к стене и повторил вопрос, на котором остановился при разговоре с первым наркоманом.