грацией, каждый шаг рассчитан, методичен и нетороплив, но при этом производит тот же эффект, что и быстрая и беспощадная атака. Хотя его глаза устремлены на меня, он бдительно следит за всем, что нас окружает.

Бдительный.

Осознает все, что нас окружает, но больше всего — меня.

— Может, я его единственный друг. — Он делает шаг ближе. — Может быть, я его лучший друг. — Еще один шаг. — Может быть, я забочусь о нем.

— И я представляю угрозу? — Я опускаю взгляд на свое миниатюрное тело, но тут же жалею об этом, когда его глаза прослеживают тот же путь по моему телу.

Мое дыхание сбивается, а в его глазах вспыхивает вожделение.

И я сразу же узнаю этот взгляд.

Просто я никогда не думала, что увижу его в ком-то, кто меня привлекает.

— По-моему, ты выглядишь довольно угрожающе, — говорит он, удивляя меня.

Этот человек, у которого бедра — стволы деревьев, грудь — расстояние до Тихого океана, а руки с гребнями, как холмы, считает, что я выгляжу угрожающе?

До чего дошел этот мир?

— Тебе есть о чем поговорить, — отвечаю я, кивая головой в его сторону, на подавляющее присутствие, которое он собой представляет.

Конечно, он осознает, какой он человек. Какую угрозу представляет собой его присутствие для всего мира. Я бы также сделала жест в его сторону, но мои предательские руки трясутся от нашей близости, поэтому я крепко сжимаю кулаки и прячу бесполезные вещи в глубокие карманы своего свитера с надписью Wilton University Law Review.

Я отчетливо осознаю, что на правом нагрудном кармане свитера вышита моя фамилия. Несмотря на то, что она не сопровождается моим именем, мысль о том, что он имеет хоть малейшее представление о моей личности, приводит меня в замешательство.

Не из-за его потенциальных мафиозных связей, а потому, что любое знание, которое не разделено между нами, дает ему некую власть надо мной, которую я предпочла бы сохранить. Это глупое и детское представление, и я, вероятно, слишком много думаю, но может быть, я действительно просто воображаю эту соблазнительную борьбу за власть между нами? Наши слова, словно руки, перетягивающие невидимый канат.

Я говорю себе, что это ненависть. Ненависть — это бесконечная игра в перетягивание каната между двумя людьми, которым лучше оставить все как есть, но не хватает зрелости, чтобы сделать это. Но я не вижу в нем особой незрелости, и благодаря метафорической вращающейся двери, которую мои доноры спермы и яичников установили в квартире моего детства, я знаю, что такое настоящая ненависть, и это не она.

Это нечто совсем другое.

— Почему ты здесь? — задает он тот же вопрос, что и в прошлый раз, когда я его видела, и на долю секунды я снова задумываюсь, знает ли он, что я копаюсь в золоте.

Я никогда не говорила, что сплю с Джоном, но предположить, что женщина, тайком выходящая из дома мужчины около полуночи, спит с ним, не так уж сложно. И именно это сейчас и произошло, за исключением того, что я ушла за пособием по подготовке к экзамену и планировала вернуться.

А сейчас? Я не уверена.

Я застряла перед этим человеком, и не потому, что он не дает мне уйти. Уверена, если бы я попыталась уйти, он бы не стал меня останавливать. Ему было бы все равно. Но я застряла перед ним, потому что не хочу уходить.

Я хочу быть здесь.

Я хочу увидеть, куда заведет нас сильный магнетизм.

И я не знаю, почему это происходит.

Я ненавижу его. С той самой секунды, как я его встретила, я его ненавижу. Учитывая предательскую реакцию моего тела на его присутствие, я знала, что он будет проблемой для меня, для моего будущего и, самое главное, для Мины. И все же я стою перед ним.

И что еще хуже — я хочу быть здесь.

Я хочу, чтобы мир остановился хотя бы на одну чертову секунду, чтобы я могла навсегда остаться в этом моменте, когда мужчина, который меня привлекает, смотрит на меня так, будто я ему тоже нравлюсь.

Не слишком ли многого я прошу?

— Почему ты здесь? — снова спрашивает он, делая еще один шаг ко мне. — Что ты задумала?

Мои глаза расширяются, но я не делаю ни шагу назад, когда он вторгается в мое личное пространство. И на долю секунды я наслаждаюсь его близостью, позволяя себе поддаться глубокой боли, которую я чувствую к нему. Но, Боже, помоги мне, я не позволю этому человеку увидеть, какое сильное влияние он на меня оказывает.

— Что? — Это слово срывается с моих губ как шепот, потому что я понятия не имею, о чем он говорит.

Задумала?

Конечно же, он не имеет в виду мое золотоискательство. Потому что, какой незнакомец, даже он, стал бы так откровенно задавать вопросы? С таким же успехом он мог бы сказать: так ты золотоискательница или как? Но что-то подсказывает мне, что он спрашивает не об этом, и остается одно слово — что?

— Почему ты здесь? — медленно повторяет он, как будто не думает о моем интеллекте, несмотря на то, что знает, что я учусь в Уилтоне на юриста. — Почему ты в этом районе?

Я утихомириваю свое колотящееся сердце, которое колотится от нашей близости. От того, что, если я вздохну слишком сильно, моя грудь прижмется к его телу. Мне требуется секунда, чтобы понять, что он повторился, а когда я это делаю, мне требуется еще одна секунда, чтобы осознать, о чем он говорит.

Если он связан с мафией, то, скорее всего, у него паранойя. Я чужой, неизвестный человек, и я на его территории. Но… Я ночую у Джона уже около двух месяцев, а он только сейчас вступил со мной в противостояние? Это не имеет смысла.

И как я только недавно с ним познакомилась?

Я познакомилась с Дексом на второй день ночевки у Джона, но прошло два месяца, прежде чем я, наконец, встретила его. Это значит, что он либо никогда не бывает здесь, либо всегда у себя дома. В любом случае, он замешан в криминальном бизнесе, так что мне не стоит потакать ему и его назойливым вопросам.

Но я это делаю, потому что не могу остановиться в общении с ним, и сама не знаю почему.

Я отвечаю:

— Я здесь ради Джона. Я с Джоном.

Не знаю, пытаюсь ли я убедить себя или его.

Наверное, и то, и другое, потому что я не хочу быть