“Так в чем же твое оправдание?”

Еще смех.

“Почему студия все еще закрыта?”

“Застрял здесь. Проходи. Эндрю, увидимся завтра”.

Эндрю поспешил прочь, но, подойдя к двери, оглянулся и обнаружил, что Моника все еще наблюдает за ним. Она подмигнула ему, он снова покраснел и умчался со смехом, звенящим в ушах.

К тому времени, когда он добрался до автобусной остановки, его лицо, наконец, остыло. Ожидая автобуса и снова возвращаясь домой, он думал о прошедшем часе. Он обработал единственный рулон пленки, оставшийся в барабане, 13 днями ранее, и, хотя на нем была изображена женщина, раздевающаяся до трусиков, это оставило его странно равнодушным. Он смотрел на фотографию, но это была его первая неделя, он все еще беспокоился о процессе и не напортачил, вместо того чтобы смотреть на сами фотографии. Из разговора в магазине, когда пришли трое мужчин, стало ясно, что большая часть группы снята в цвете и что это было тайно обработано кем-то из их группы. Или так оно и было. Теперь они были связаны. Но этот разговор, каким бы интересным он ни был, был прерван встречей с Моникой, моделью. Он почувствовал, что начинает краснеть при одной мысли о ней. Темно-каштановые волосы, слишком много макияжа, при этом одета странно неописуемо. И ее сиськи.

Внезапно он понадеялся, что Ангус снова напьется этой ночью и оставит проявку пленки. Подумав о Монике и ее достоинствах, Эндрю почувствовал шевеление в штанах. Модель Моника положила начало его половому созреванию.

Том 1. Глава 4

Эндрю следовало бы выспаться получше, так как возбуждение от поездки в магазин рассеялось за считанные минуты. Не было пьяного бардака двухнедельной давности, все было так, как он оставил. После проверки фотолаборатории он вернулся в магазин, раздосадованный своим мальчишеским энтузиазмом.

“Я не пускал их туда прошлой ночью. Как только Моника ушла, мы заперли все и пошли за угол в паб, пытаясь придумать, что делать”.

Тони пожал плечами, подводя итог разговору одним жестом.

“В любом случае, нам нужно поболтать. Вы справились с накопившимся гораздо быстрее, чем я думал. На следующей неделе вам нечего будет делать”.

Эндрю кивнул, вряд ли это было неожиданностью.

“Я хочу, чтобы ты поработал следующие две субботы, но потом Стейси уезжает на две недели, и я хочу, чтобы ты работал полный рабочий день в течение этих двух недель. Я посмотрю, как моя лодыжка, через месяц, хорошо?”

“Конечно, Тони”.

Эндрю знал, что больше сказать нечего.

“Я не собираюсь нанимать кого-либо на субботу, если вы не скажете мне, что собираетесь увольняться. Вы можете работать здесь во время семестра в субботу?”

Эндрю воспрянул духом, постоянная работа.

“Да, если будет семейное мероприятие, я дам вам знать. Я должен быть хорошим семь недель из восьми без суеты”.

“Я могу с этим жить, особенно когда избавлюсь от этих чертовых костылей”.

“Если кому-то из твоих друзей понадобится помощь летом, не мог бы ты сообщить им, пожалуйста? В ближайшие две недели и позже летом, если я тебе здесь не понадоблюсь”.

Тони посмотрел на него.

“Малыш, ты хорош в фотолаборатории, вот почему я оставил тебя. Но ты несовершеннолетний для работы, я сомневаюсь, что кто-то еще рискнет с кем-то таким молодым”.

Эндрю кивнул, ему просто нужно было набраться терпения.

“Тем не менее, в наши дни слишком много ленивых ублюдков. Приятно видеть, что кто-то готов усердно работать. Сомневаюсь, что их много, но я дам вам знать, если что-нибудь будет”.

По субботам в магазине было больше народу, и время не тянулось, даже несмотря на то, что Эндрю не был в фотолаборатории. В конце дня Тони заплатил ему за неделю. За шесть дней Эндрю отработал 50 часов, столько же, сколько и на предыдущей неделе. Тони заплатил ему еще 30 фунтов, и когда Эндрю вернулся домой, он положил их к остальным своим деньгам. У него было почти 70 фунтов стерлингов, настоящее состояние, особенно для 12-летнего ребенка.

В тот вечер его родители пригласили друзей на ужин, просто обычные две или три пары, с которыми они виделись регулярно. Часто Эндрю и Роуэн отправляли к бабушке, но в ту ночь им сказали оставаться в своих комнатах и вести себя тихо. Насколько Эндрю понимал, эта ночь ничем не отличалась от любой другой, и он отгородился от мира. Кроме посещения туалета, он оставался на месте. Он использовал это время, чтобы начать свое первое письмо Джону Каттингтону. Слова Джона о том, что он бросает вызов самому себе, не давали Эндрю покоя весь последний месяц. Хотя некоторые моменты были легкими, например, работа в фотоателье, другие были более сложными. Его упражнения были ежедневной атакой на его терпение. Он продолжал бежать, ничего более научного, чем бегать в течение 15 минут, затем разворачиваться и возвращаться. Он понятия не имел, как далеко он бежал, как быстро он пробегал милю, ничего подобного. Но он продолжал бегать каждый день и это вошло у него в привычку. Отжимания и приседания были гораздо более рутинными. Улучшение было незначительным, но происходило. Он смог отжаться пять раз и приседать на 20 раз больше, чем когда начинал, но ему приходилось заставлять себя делать это каждый день. Тем не менее, с тех пор, как Джон посетил его, он пропустил только один день упражнений.

Последнее, о чем Эндрю думал в ту ночь, было то, что касалось его, но от чего он был изолирован. Работа с ‘тяжелыми случаями’. В его школе не было тяжелых случаев, они, как правило, не ходили в дорогие частные школы. И Эндрю не был заинтересован в каких-либо ситуациях, когда ему приходилось иметь дело с такими людьми. Он был тощим 12-летним подростком, который ходил в частную школу. Это закончилось бы слезами; его.

Но размышления обо всех этих вещах также говорили о лежащей в основе проблеме. Джон Каттингтон воспитал его, действовал как отец, в чем его собственный отец не был заинтересован. Эндрю рабски следовал увещеваниям Джона, потому что Джон проявил к нему интерес. Гэвин Маклеод, его собственный отец, не проявлял такого интереса. Он отдавал предпочтение своей дочери и открыто заявлял об этом. Эндрю не понял, почему такое явное предпочтение. И не похоже, чтобы его мать компенсировала это. Вера Маклеод была снобкой, помешанной на том, что подумают соседи. Эндрю придерживался мнения, что соседи живут своей собственной жизнью и не беспокоятся о Маклеодах, но мудро держал это при себе. У его матери