На краю леса простился с ними, долго махал рукой им вослед, пока не стали они маленькими пятнышками, долго сидел на снегу в невеселых думах своих, нехотя обратно побрел.

День и ночь брели Иван со Снегурочкой среди вечных снегов, где солнышко тускло светится, где белый снег заставляет жмуриться. Далеко-далеко во льдах в море-океане среди ледяных глыб нашли уютное местечко, от ветров скрытое, с шутками-прибаутками построили беленький домик с ледяным окошечком, наловили рыбки в полынье, покушали, а когда скрылось солнышко, боясь в глаза взглянуть, спать стали устраиваться. И потянулись жадно друг к другу, когда рядышком оказались. И звучали в ночи слова вечные, и, казалось, вот-вот чудо сбудется, о котором Леший рассказывал. «Твои щечки становятся теплыми» — услыхала в ночи Снегурочка, и текли слезинки — не градинки — по щеке, что чуть-чуть осталося, чтобы стать щекой человеческой. И уснула она с улыбкою, повторяя «Скоро я стану девушкой».

Едва посветлело окошечко ледяное, проснулась от счастья Снегурочка. Долго лежала, не шевелясь, вспоминая ноченьку жаркую, руки Ванины торопливые. Встала, вышла на улицу, долго гуляла с улыбкою. А когда вошла снова в домик беленький, все так же лежал Иванушка. Уж она его пристыдила ласково, погремела посудой звонкою, но лежал, не вставал Иванушка. Тормошить его принялась она, и застыли слова шутливые на губах у счастливой Снегурочки — белый-беленький лежал Ванечка, словно снег за окном у домика. Своим глазкам не веря сереньким, все шептала она доверчиво, все просила проснуться Ванечку, встать с кровати, словечко вымолвить. Но лежал недвижим Иванушка, на губах с улыбкой застывшею. И застыла, как он, Снегурочка, догадавшись, что умер Ванечка. И сидела она, и плакала, и лились слезиночки теплые по щеке, что чуть-чуть осталося, чтобы стать щекой человеческой. От смертельной тоски нахлынувшей подняла она голову к небушку, еле слышно с упреком молвила:

— За что ты так, небушко? Он один меня любил, наперекор всем за меня пошел.

И спустилось Небо на землю грешную, в снега вечные, в дом снегурочкин. Обняло девчоночку, прижало крепенько. По льняным волосам погладило и вздохнуло медленно, горестно.

— Ты прости меня, свет Снегурочка. Ничего с судьбой не поделаешь. Мне не сладко вниз на людей смотреть, и не в силах им я помочь да справится. Когда грозы шлю, чаще плачу в дождь, но сердца людей мне неведомы. Из другой страны к нам пришли они, сами смерти ждут в горе, в радости.

Закричали тут гуси наверху, потеряв дорогу без небушка, погладило оно еще раз Снегурочку, и улетело вверх. А та сидела, не двигаясь, счет времени потеряв, горем черным разбитая. Потом встала, открыла дверцу ледяную, Ваней топором выточенную, отошла от избушки беленькой, вырыла в снегу яму глубокую, Дотащила до нее Ваню из дому, уложила в глубь, присыпала снегом, две лучинки ниточкой крестиком связала, воткнула в холмик снежный, положила рядом варежку Ванину. И еще день и всю ночь просидела у его могилки, то крестик, то варежку рукой поправляя, когда ветер дул, а потом пошла на юг, туда, где кончались снега вечные, где светило солнце красное, одно слово в пути повторяя: «Ванечка».

Тайными тропами, которыми Леший их вел, брела дни и ночи, не останавливаясь. Все меньше снега становилось вокруг, все жарче грело солнышко с неба. Устала Снегурочка, силы таяли. Вышла на дорогу автомобильную, подняла руку перед машиной, что на юг ехала.

Вышел из машины мужчина, подошел к Снегурочке, вздрогнули оба от неожиданности.

— Карманóвич? Господин губернатор?

— Ты ли это, Снегурочка?

— Как же так? — тихо промолвила девочка. — Где же ваш терем, господин губернатор, ваши снега, ваш мячик? Вы так тепло сидели. Или случилось что страшное?

— Ветер сменил направление, Снегурочка, и снег растаял. Ни терема, ни снега белого — ничего у меня не осталося. Вот такие дела. И мячик сдулся, не выдержал он морозов, не наших кровей оказался, так, безделица. — Помолчал он, вздохнул тяжело, продолжил. — Знать судьба мне встретить тебя, Снегурочка, чтобы сказать для сердца важное. Много я потерял на этом свете, может быть все потерял, кроме себя, и многое, как мне думается, понял. Ты прости меня, пожалуйста, если сможешь, что я жизнь твою нарушил. Что пришлось тебе по моей вине и бегать, и прятаться, и горе узнать. Что из жадности и бессердечия моих люди смерть за тебя приняли. Бога вспомнил я, Снегурочка, которому в детстве с бабушкой молился. В радости не вспоминал, а в горе вспомнил. В каждую церковь, что на дороге вижу, вхожу. Молюсь, свечи ставлю, и не знаю, простил ли бог. А ты меня прости, пожалуйста. Как перед богом прошу, прости, если можешь.

— Что вы, что вы, Карманóвич. Это я благодарить вас должна. Если бы не вы, ничего бы у меня не было, ни горя, ни радости. А так с людьми жила, как человек жила, не как куколка. Что могла делала: кашу варить научилась, корову доить. Так то вот. Жизнь увидела. Интересно было. Много чего узнала, всего не упомнишь. Да что я? — вам наверное сейчас труднее, без снега, без мячика. На что же вы живете?

— Брожу по свету, в наперстки на базарах играю. Когда-то славно у меня это получалось, за что и в Кремль в свое время взяли. И весело и сытно. И все-таки, почему ты здесь, Снегурочка? Говорили, ты с Ваней ушла.

— Да. Ушла, — ответила Снегурочка еще тише, медленнее. — В снега вечные ушла. Ваня повел. Чтобы жила я долго-долго, свету радовалась, с белыми мишками разговаривала. А сам замерз, Ванечка, — задрожал здесь ее голос, закапали слезинки. — Меня спасал, а сам замерз.

— Почему же ты не осталась там, где холодно?

— Зачем? Я ведь одному Ванечке нужна была. А без него — зачем мне все это?

— И куда ты теперь?

Пожала Снегурочка узкими плечиками, ответила еще тише:

— Таять иду. Судьба значит такая. К Ваниной березке подойду, лягу под нее и растаю. Может быть, листиками прорасту, с птичками разговаривать буду, на Ванин домик смотреть. Только вы не жалейте меня, Карманович, не жалейте. Мне хорошо. Мне сейчас и светло и ясно. Когда все так, как должно быть, тогда всегда и светло и ясно. Я глупо говорю, да?

— Нет, Снегурочка.

— Мне бы только добраться успеть до березки той. Жарко становится, боюсь, сил не хватит. Подвезите меня немножечко, если не трудно вам.

— Конечно. Что ты. Не спрашивай. Я довезу тебя, Богом клянусь, довезу, девочка. Богом и жизнью своей неприкаянной клянусь. Не знаю, поймешь ли