— Извини, Адам, — сказал он, переводя дыхание. Мясистое лицо старика было красным, как свекла. — Не хотел довести тебя до сердечного приступа.

— Похоже, тебя самого сейчас кондратий хватит, — ответил я. — Уверен, что смех — лучшее лекарство в твоем случае?

Годом раньше Мерлу вшили стент в сердце, сразу после развода. Это был второй сердечный приступ за пару лет. Первый случился, когда его жена Пегги сказала, что уходит к инструктору по тхэквондо. Парень был на двадцать лет моложе Мерла.

Несмотря на испуг, я улыбнулся и рукавом вытер пот со лба.

— Если умру сейчас, — пошутил Мерл, — мне не придется больше платить алименты.

Мерл Лафман жил через два дома от нас. Слегка за пятьдесят, он был большим, веселым человеком. Любил поесть, выпить и особенно — посмеяться. Логично, учитывая его фамилию[2]. Он продавал антиквариат прямо из дома, часть которого переделал под магазин. А всё благодаря новому градостроительному закону относительно Мэйн-стрит. Несколько лет назад город решил привлечь туристов и поэтому разрешил совмещать жилые и нежилые помещения. Теперь многие дома обросли настоящими витринами. Мы с Тарой и сами подумывали открыть магазин подержанных книг, но так и не собрались с духом. А вот у Мерла кроме антикварного магазина была еще столярная мастерская, где он делал мебель. Немного громкий, самоуверенный шутник, каких поискать, Мерл был хорошим парнем и отличным соседом.

Между домом Мерла и нашим стояло здание, которое разделили на квартиры: одна наверху, другая внизу. Кори Питерс жил на первом этаже. Неплохой парнишка, около двадцати, высокий и худой, со следами подростковых прыщей на лице, склонностью носить бейсболки задом наперед и слишком низко спускать джинсы. Он забросил учебу и работал в местном «Уолмарте», где частенько давал нам скидки на бакалейные товары. Кори слишком много играл в видеоигры и коллекционировал фильмы о Джеймсе Бонде на DVD. А еще он хуже всех имитировал британский акцент. Хуже всех в мире!

Над ним жил Клифф Свансон. Клифф был дважды разведенным убежденным холостяком сорока лет. Он работал на мебельном заводе в Балтиморе и ездил на «Харлее», если позволяла погода. Клифф держал свой байк в нашем гараже просто потому, что в его доме не было места для мотоцикла. У Клиффа были длинные волосы, всегда собранные в хвост, и сексуальная жизнь, которым я завидовал, а также мрачное одиночество, наблюдая которое, я радовался всему, что имею. Иногда я размышлял, чья жизнь лучше, но так и не пришел к однозначному ответу.

Среди наших соседей был и Дейл Хобнер, живущий в доме справа от нас. Он был отставным инженером, только-только перевалившим за шестьдесят, с неизбывным желанием подкинуть мне идею-другую для рассказа. Откровенно говоря, он и его жена Клодин стали для нас кем-то вроде суррогатных родителей. Летом я помогал Дейлу с лужайкой, зимой — со снегом. Хобнеры частенько делились с нами овощами со своего огорода и присматривали за Тарой и Большим Стивом, когда мне приходилось уезжать в очередной писательский тур или ехать в Нью-Йорк на встречу с издателем. Мы настолько доверяли друг другу, что у нас были ключи от домов друг друга.

Это был хороший район, и у нас были хорошие соседи. Конечно, Мерл брал у меня фильмы и не возвращал, а иногда слишком грубо шутил, Клифф любил напиваться, а потом гонять на «Харлее» по аллее, или хвастаться своими дикими сексуальными подвигами, Дейл каждую субботу вставал ни свет ни заря и приступал к своим отнюдь не тихим занятиям, не обращая внимания на пытающихся выспаться соседей, а у Кори была дурная привычка сообщать людям, что он не только на короткой ноге с Адамом Сенфтом, писателем детективов, но и знает, где тот живет (Тара и я ценим нашу частную жизнь, но из-за того что Кори тяжело держать язык за зубами, к нам несколько раз стучались незнакомцы — охотники за автографами). И больше всего соседи любили донимать меня во время выборов, так как все они были республиканцами, а я — демократом (кроме Кори, которому на последних выборах был трудно назвать даже одного из кандидатов, не говоря уже о том, чтобы размышлять о предвыборных программах). Но это мелочи, и, несмотря на них, а, может быть, и именно благодаря им, мне очень нравились наши соседи. Сегодня вам повезло, если вы знаете хотя бы фамилию людей, которые живут по соседству. Может быть, вы улыбаетесь и киваете, когда проходите мимо друг друга, обмениваетесь приветствиями или новостями, но этим всё и ограничивается. В нашем же случае соседи были друзьями, и мне нравилось жить рядом с ними. Мы были маленьким счастливым сообществом на углу Мэйн-стрит.

Смех Мерла закончился вздохом. В руках он держал две банки пива.

— Я тут подумал завлечь тебя одной из моих подружек.

— Правильно подумал, — я взял банку. Она была холодной и влажной, а тихий хлопок прозвучал как музыка для моих ушей. Одним махом влив в себя половину, я приложил металлическую стенку к разгоряченному лбу.

— В точку.

— Нет ничего лучше холодного пива в теплый весенний день, — согласился Мерл, сделав хороший глоток. — И до чего же тепло! Не помню, когда в последний раз жара приходила так рано. Почти лето!

Я кивнул.

— Да, да. Надеюсь, холода уже не вернутся.

— Поверь мне, это будет странная весна, — он сделал еще один глоток и рыгнул.

— Да неужели? — спросил я.

— Конечно. В «Фермерском альманахе» так написали, а там никогда не ошибаются.

— И ты в это веришь?!

«Фермерский альманах» — это толстый ежегодник, в котором печатают сборную солянку из фольклора, отчетов об урожаях и советов по садоводству. Очень популярное чтиво в таких сельских городках, как наш.

— Конечно, — сказал Мерл. — Зима была ветренная, а это значит, что весна будет теплой. Были и другие признаки. Помнишь луну на прошлой неделе? Такая ясная, белая. Это знак. Сверчки просыпаются рано, и паутина в траве по утрам. И мои рододендроны.

— Что с ними? — я попытался скрыть ироничную усмешку.

— Они уже цветут. Листья полностью раскрылись. Верный признак теплой погоды.

— Согласно «Фермерскому альманаху»?

Он кивнул.

— Да, это и другое. Старожилы знают.

— Как? — спросил я. — Пау-вау?

Мерл подмигнул.

— Ага. Когда я был ребенком, я помню, бабушка ворожила. И она никогда не ошибалась.

Я знал всё об искусстве пау-вау. Центральная Пенсильвания — это культурный «плавильный котел», заселенный в основном немцами, англичанами и ирландцами. Одной из самых заметных особенностей этих людей была вера в пау-вау. Это своего рода деревенская мешанина из белой и черной магии, фольклора и Библии. На Юге нечто подобное называют «худу» (не путать с «вуду»), но здесь — пау-вау. Я уже рассказывал историю про мою бабушку: она заставила меня съесть листочек ядовитого плюща, и теперь я невосприимчив к его укусам. Пример небольшого пау-вау. Вероятно, такая ворожба похожа на пережитки дремучего прошлого, но она всё еще практикуется в некоторых отдаленных уголках страны.