тоже обазартился. Сашка было открыл рот, но благоразумно его захлопнул с отчётливым стуком. Слишком острый был у Давида локоть. – Двадцать – годится?

– Годится. Дуйте!

Кирилл вытащил обмякшего Сашку в коридор. За дверью ожесточённо заспорили девичьи голоса. Из комнаты, как пробка, вылетел маково-красный Колька.

– Давид, ты это видел?! Да они издеваются! Сейчас я вернусь и всё им выложу, какие они заразы. И рыжей скажу! Коля, твоя стерва охренела! – Сашка был вне себя.

– Коля? «Твоя стерва»? Эта рыженькая – твоя – стерва? – зауважал было Давыдов, но опомнился. – Шура, бегом! У нас десять минут на чудо!

– Какое чудо?! Какое?! – Сашка вцепился в чуб.

Картина кастрюли с борщом плавала перед глазами не хуже аравийского миража.

– Ты от голода тупеешь, Шура. Какое сегодня число? А время – сколько? А вдруг нас ожидает наш «последний довод королей»?

– Убью, Давид! Удавлю! Какой довод?! Какой?! – бушевал голодный Васильков, только что отлучённый от родного бесподобного борща.

– Блондин, сто восемьдесят пять сантиметров костей. Understand? Колька, айда с нами!

И они айдакнули к физикам.

8

«Последний довод королей» мирно сидел посреди кухни и вычищал неплохую щучку, пойманную прямо перед отправлением электрички. Алёшка Филиппов был в самом добром расположении духа: дома всё было хорошо, отец и мама на электричку не провожали, он ещё успел спиннинг бросить – и вот, привёз ребятам угощение.

Он больше не тянулся вверх, лишь немного расширился в плечах – сказались занятия в гандбольной секции Техноложки, куда год назад, тогда ещё первокурсника, Алёшку буквально пинками затолкал институтский тренер. Тщательно зачёсанный белый чуб, пушистые выгоревшие брови и не менее пушистые ресницы, тёмно-серые глаза, карельский летний загар – Алёшка был очень хорош собой. Ему на улицах улыбались девушки. Это было очень приятно и улучшало обмен веществ. На душе было спокойно, улыбчиво и без всяческих страданий. Так, лёгкая грусть, свойственная отчаянному романтику, твёрдо решившему впредь беречь навсегда разбитое сердце. Навсегда? Ну… И это ощущение, конечно, тоже нравилось. Так и положено во взрослые-превзрослые девятнадцать лет…

Вдали бахнули коридорные двери и послышался топот. Ещё рявкнула дверь. «Где же он?!» – раздался истошный вопль. Алёшка напрягся. Рано ещё было орать в общаге – в полдень-то. Явно кого-то искали – словно стадо мустангов неслось по коридору, кто-то яростно барабанил в пустые двери, вламывался к спящим-похмельным. Явно погоня нарвалась на старожила – послышался забористый мат спросонья. Мустанги приближались с улюлюканьем.

Алёшка пожал плечами, опустил щучку в тазик с водой и принялся за картошку. Он держал свой любимый, остро наточенный рыбачий нож неподвижно и быстро крутил некрупные клубни пальцами, всё получалось солидно и по-взрослому, как научили в плотничьей бригаде. Мимо открытой двери мелькнули какие-то тени, раздался дикий вопль. Топот, затормозили.

– Алёшка! Друг! – в кухню ворвался сияющий, как начищенный пятак, Давыдыч.

За ним вскочил Шурка и ещё какой-то, горящий щенячьим энтузиазмом, явно первокурсник.

– Привет! – хмыкнул Алёшка и отложил на тумбочку ножик.

Хорошо, что отложил, потому что в тот же момент Давыдыч и обычно флегматичный Шурка прыгнули на него с дикими возгласами. Новенький стеснялся у плиты.

– Да стойте же вы, черти! Стойте!

– Алёшка! Эл! Там такие девочки! Быстро! Ты нужен Отчизне! Ну-жен! Ну-жен! Ну-жен! – Давыдыч и Сашка прыгали вокруг несколько растерявшегося Алёшки. – Давай-давай! Быстро! Пе-ре-о-де-вай-ся!

– Как одеваться-то, балбесы? Да стойте же вы!

– Алёшка! Срочно давай! У нас десять минут – и у нас будет целая кастрюля борща, киевские котлеты. Быстро одевайся, как на «Капранова». Будешь сейчас танцевать! – Кирилл был неумолим, Сашка быстро поддакивал и кивал. – Первокурсницы, сэр! Такие девочки – м-м-м… Просто ангелы! Представляешь – чёрненькая, блондинка, такая, ну как его? О! Шатенка, вот. И рыжая! И фигурки – и кастрюля борща! Алёшка, да брось ты рыбу!

Алёшка, несколько уязвлённый, что его рыбацкая удача не была замечена и сопровождена приличествующими его мастерству восторгами, попытался позадавать вопросы и посопротивляться, но Кирилл принялся рукоприкладствовать – подталкивая и обнимая Алёшку, заставил того разоблачиться и вбиться в невероятно узкие чёрные брючки «в облипку» и чёрную же рубашку, повязать узкий, как вздох ласточки, галстук и привести в боевое состояние чуб.

Сашка, усевшись за стол, что-то строчил на вырванном из тетрадки листке, шевелил губами, высчитывал, притоптывал ногой, потом сбивался, зачёркивал, наконец, откинулся на спинку стула и выдал блаженное: «Ф-ф-фу-у-ух!»

– Успел, Шура? – Давыдыч с элегантностью придворного короля-солнце держал в руках Алёшкины носки. – Эл, давай, поворачивайся, горим!

– Успел, Давыдыч. Куплет и припев. По памяти, но разобрать можно. Сбацаем. Будет все оукей. Готов наш танцор?

– Готов. Побежали! Да, Алёшка, – на ходу уже бросил Кирилл. – Знакомься. Это Коля. Тоже танцор. «Аппаратчик» с пищёвки. Перво – пры-жок! – (сиганул через лестничный пролет) курсник! Мы следуем к – пры-жок! (ещё пролёт, сзади скакнул Алёшка) – девушкам, к которым Коля – пры-жок! – знает, как попасть. А ты – наше чудо-оружие. Так! У нас ещё четыре минуты!

Как же они бежали, мама моя родная! Перелетели двор, потом, как ветер, прошмыгнули мимо сонной Четырёхглазки, не хуже мартовских котов взлетели по лестницам, проскочили длинный коридор и, отдуваясь и отсапываясь, колотя друг друга под рёбра, умирая со смеху, потолкались у двери уже знакомой нам комнаты 112.

– Ну, Шурка! – прошипел Кирилл, которому такие проказы были слаще сливок для кота. – Не спи. Коля, ваш выход, сэр. Эл, боевая готовность! – и вежливо постучал в заветную дверь.

Пауза. Прошло несколько секунд. За дверью послышалось какое-то мышиное хихиканье. Прошлёпали босые ноги. Алёшка посмотрел на Кирилла. Кирилл на Сашку, Сашка на Кольку, Колька покраснел. Гляделки бы ещё продолжались, но Алёшка, который ввязался в эту затею лишь ради Давыдыча, протянул руку и решительно стукнул три раза. Зацокали каблучки, дверь распахнулась, и на несвятую троицу глянули серые глаза.

– П-проходите… – Катя отчего-то ужасно засмущалась, увидев высоких и вежливых ребят, нагнавших серьёзности на безукоризненно «дипломатические» лица.

Вошли. Та-а-ак… «И поутру они проснулись»… На кроватях сидело не меньше дюжины девчонок. Это было ужасно. Алёшка даже за домашний половичок запнулся. Кирилл улыбнулся во всю ширь онемевших губ. Сашка успел внутренне проклясть Лёвчика и своё голодное брюхо. Коля Зинченко просто притворился невидимкой и растворился где-то в углу.

Тамара в новеньком, ещё тёплом от утюга платье сидела на подоконнике, старательно глядя мимо Кирилла. Светлана внимательно разглядывала плечи Алёшки, Катя просто сопела, окончательно засмущавшись. А зрительницы улыбались во все зубы.

– Ну, готовы? – Зоська (зараза!) подкралась сзади, не оставив новым конкистадорам ни сантиметра для отступления.

Сашка аж подпрыгнул. Ну, невысоко. Он же был серьёзный молодой человек. Скажем так: