Я попытался обратить внимание на нашего хозяина, который теперь уперся взглядом в салат и ел в молчаиии. Глядя на Гитлера, я боролся с потребностью взорваться чередой грязных эпитетов. Держать себя в узде становилось все труднее и труднее — это было результатом и жирной еды, которую я съел, и возрастающего напряжения.

— Итак, мистер Кейн, — внезапно сказал Кеттнер, — я так понимаю, что вы покупаете большое количество недвижимости на территории между Кельном и Бонном. Говорят, что выгоды ваши возрастут, когда евреи покинут эти города.

Я был шокирован. Я и представить не мог, что Кейн наживался на войне.

— Но вы, конечно же, не могли бы допустить, что эти здания можно оставить пустовать — гнить и разваливаться, — негодующе сказал Кейн. Я подумал, что с его стороны было глупо обнаружить какое-то присутствие чувства.

— Возможно, нет, но, безусловно, дома должны быть экспроприированы теми, кто озабочен процветанием Отечества, а не теми, кто думает только о том, чтобы набить собственные карманы. Прежде чем приобретать новое имущество, я бы на вашем месте озаботился тем, чтобы удостовериться в том, что ваш собственный дом в порядке.

Холодок прошел по комнате; все сосредоточились на еде.

Фюрер опустил приборы, съев всего несколько кусков, и нетерпеливо ждал, чтобы у него забрали тарелку. Он посмотрел на каждого из нас по очереди, коротко кивнул, пожелав спокойной ночи, поднялся и покинул столовую, сопровождаемый охраной.

Кейн выдохнул с облегчением. Швеннер нервно пригубил вина. Я пробормотал поток ругательств и позволил мускулам на руках сократиться. Мое левое веко принялось неконтролируемо моргать.

— Ну, джентльмены, не знаю, как вы, а я изможден, — вздохнул Кейн, и в голосе его звенело напряжение. — Предлагаю разойтись по своим комнатам.

Я поставил будильник на без четверти полночь, но был слишком взвинчен, чтобы заснуть. К назначенному часу свет выключали во всей резиденции — за исключением жаровни, горевшей день и ночь в комнате, примыкавшей к куполу в другом конце здания, где Гитлер изучал звезды со своим астрологом. Швеннер утверждал, что сегодня из Берлина должен был приехать Оссицкий. Пресс-атташе чувствовал, что что-то затевается. Он слышал, что самый доверенный из всех советников Гитлера почти не общался с персоналом, и все его ненавидели. Говорят, Геринг и вовсе отказался находиться с ним в одной комнате. Когда звезды посылали плохие предзнаменования, фюрер делался озабоченным, сварливым, рядом с ним становилось опасно находиться. Предполагалось, что сегодня от астролога ожидали предсказания, и кто знает, какие беды несло это пророчество?

Чистый горный воздух был гарантией того, что над территорией резиденции звезды всегда светили ярко. Я знал, что будет сложно пересечь двор и выйти к воротам владения. Я прикинул пути отступления за границами территории замка, но так и не смог составить план внутреннего расположения помещений в здании.

Кухни — насколько я мог разобрать в темноте — были великолепны. Все было электрическим, сделанным по последнему слову техники. Это было очередным доказательством того, что Фюрер не был поклонником сельского образа жизни. В дальнем коридоре, который вел к находившимся внизу садам, спиной ко мне сидел охранник в серой форме. Я проскользнул через выложенный камнем коридор, стараясь, чтобы металлические набойки на подошвах не касались пола. Стоявшая в тени фигура в платье с узким лифом и в широкой юбке цвета полуночи поманила меня. Традиционная форма платья подчеркивала стройную фигуру Греты. Когда я приблизился, она подняла освещенную луной белую руку и прижала палец к губам.

— Я рад видеть, что ты приняла правильное решение, — все-таки не удержался я. — Я знал, что ты согласишься пойти со мной, и как следует все продумал.

Грета втянула меня обратно в коридор, ведущий на служебную половину. Внезапно я обнаружил, что иду по голым доскам, окруженным тесаными оштукатуренными стенами. Стало ясно, что богатство Третьего рейха не распространялось на тех, кто служил ему на низшем уровне.

— Действовать надо быстро, — сказал я озабоченно. — Последний поезд в город уходит через пятнадцать минут.

Грета приблизилась и запечатала мой болтливый рот сухим поцелуем.

— Я покажу дорогу. Мне известен здесь каждый дюйм, — она двинулась вперед в темноте, поспешно ведя меня через коридоры в задней части замка до тех пор, пока мы не прошли главный обеденный зал. Только теперь я осознал, что большая часть здания была фальшивкой: например, огромный каменный камин с обратной стороны был выложен гипсовыми деталями — это был почти театральный реквизит. Грета свернула в конце прохода и спустилась по крутой лестнице. На руках и в горле у меня начали неконтролируемо сокращаться мускулы.

— Ты уверена, что мы идем правильно? — тихо позвал я ее, но она была уже довольно далеко и не слышала. Мы вышли на первом этаже с задней стороны здания, как раз за первым рядом гостевых спален. Я одним прыжком догнал Грету и схватил ее за запястье, потому что она уже собралась подняться но очередной лестнице.

— Нам надо спускаться, чтобы попасть во двор, а не подниматься!

— Через двор идти нельзя. За ним постоянно наблюдают, и следы на снегу нас выдадут. Единственный безопасный путь — сзади, вдоль горы.

Теперь, когда Грета сказала это, стало очевидно, что склоны, которые вели к «Орлиному гнезду», находились в тени горы, и патрулировать их было труднее. Мы могли пуститься в обход и вернуться на дорогу уже дальше, внизу. Но этот маршрут, как я заметил, находился в опасной близости к частной обсерватории Гитлера, от ее синего стеклянного купола по-прежнему исходил свет.

Мы достигли коридора, совершенно явно рассчитанного на то, что им будет пользоваться лично Гитлер. Стены его были покрыты выполненными золотой краской астрологическими символами, а узоры сделаны в виде знаков Зодиака. Не далее чем в четырех шагах оттуда находилась большая дверь, за которой Гитлер советовался с созвездьями. Оттуда существовал всего лишь еще один выход — через арку, закрытую дубовой дверью. Грета открыла ее, и за ней обнаружился спускающийся вниз коридор, ведущий в темноту. Она помедлила перед аркой, как будто заблудилась. Собравшись с мыслями, она повернулась и положила холодную руку мне на грудь, там, где сердце.

— Я не могу вести тебя дальше.

— О чем ты? — Только в этот момент я заметил изумрудное ожерелье, блестевшее у нее на шее. Я протянул руку и дотронулся до нее. — Эта вещь принадлежит Вирджинии.

— Полагаю, ты и с ней переспал. Сейчас она уже не такая красивая, как была. — Жестокая улыбка Греты наполовину оставалась в тени. Она оттолкнула мою руку. — Теперь оставайся здесь.

— Но я думал, что ты идешь со мной! — электрические импульсы забегали по нервным окончаниям моих рук, спазматически встряхивая пальцы.

— Ты всерьез подумал, что я способна предать мою партию ради слабака англичанина? — прошипела она.

— Но ты не можешь оставить меня здесь! — нервные содрогания глубоко вгрызались в мою мускулатуру, и меня начало трясти.