– Ага, работает, паршивка, со всем прилежанием… Сейчас ипосмотрите.

На втором этаже Мазур со спутницей вслед за провожатымсвернули налево, зашли в обширную комнату, где на полукруглом столе размещалосьс полдюжины белых телемониторов, и перед ними восседал пухлощекий толстяк леттридцати пяти с узенькой, тщательно подстриженной бородкой, при полосатомгалстуке.

– Вот, Кирилл Степаныч, – сказал Быча. – Этотперец у нас тут за директора. Погоняло – Телепузик. И оттого, что целый деньсидит перед этими вот ящиками, и потому, что в самом деле каждый день по телеку«Телепузиков» смотрит, эстет…

– Так они ж прикольные, – сказал толстяк без малейшегосмущения. – Здорово, Быча, здравствуйте вам. – Он поклонилсяМазуру. – Что, телку попежить приехали? А мне потом можно будетпопользоваться? – Он вылез из-за стола, обошел вокруг Кати, словно вокругстолба, и, не удержавшись, обстоятельно погладил ее по приятной попке,обтянутой легкими брючками.

Быча в совершеннейшем ужасе дернулся было к нему, чтобы втемпе внести ясность, но Мазур, удержав его жестом, спокойно сказал Кате:

– Вас, по-моему, оскорбили, звезда моя. Ваши действия? Я олегкой демонстрации.

Его спутница, до того замершая стойким оловянным солдатиком,воспрянула на глазах. В мгновение ока сгребла толстое запястье Телепузиканасквозь знакомым Мазуру «двойным катетом», слегка повернула – отчего толстяк своем присел на корточки – и, глядя на незадачливого ухажера сверху вниз, снепроницаемым лицом сквозь зубы сообщила:

– Доверну на пару сантиметров – кость хрустнет напополам. Тывсе понял, козел, или тебе яйца собственные в жопу запихать?

Толстяк издал вой уже иной тональности, определенноозначавший, что он все понял и ужасно сожалеет. Мазур вынужден был признать,что молодые кадры охулки на руку не кладут, и подготовочка их находится вдолжной кондиции.

– Отставить, – распорядился он. – Товарищ кается иужасно сожалеет.

Катя послушно разжала пальцы. Облегченно вздохнув, Бычарявкнул:

– Сядь на место, ур-род, и впредь думай сначала! Он правдабольше не будет, девушка…

– А я уже поняла, – безмятежно сказала Катя.

– Ну, где тут у вас порнографию кажут? – спросил Мазур,видя, что все устаканилось и незнакомые люди перезнакомились друг с другом.

– А вот, второй монитор… – показал Быча. – Давайте явам покрупнее сделаю…

Мазур обошел стол, посмотрел на экран. Нужно сказать,явленная его взору порнография была качественная – пузатый, черный, как грач,кавказский человек средних лет, примостив блондинку на бильярдный стол,обрабатывал ее со всем усердием, так что ее, бедняжечку, мотало, словно мочалона колу из забытой считалочки. Второй, очевидно, выбившийся из сил, сидел вкресле неподалеку и то ли громко комментировал на своем непонятном наречии всепроисходящее, то ли давал кунаку дельные советы, в которых тот и не особеннонуждался.

Лару Мазур узнал моментально – но в душе у него, понятно, неворохнулось ничего, хотя бы отдаленно напоминавшее жалость или сочувствие.Испытывать подобные чувства к женщине, всерьез и хладнокровно собиравшейся тебяприкончить, было бы, господа офицеры, форменным извращением…

Катя, преспокойно наблюдавшая за нехитрым зрелищем из-заплеча Мазура, громко поинтересовалась:

– А они знают, что там камеры?

Быча вопросительно покосился на Мазура.

– Секретов нет, – кивнул тот. – Это у меня молодаясмена, опыт перенимает, так что разрешаю без дипломатии…

– Конечно, не знают, – сказал Быча. – Ну и что? Неотцы родные и не браточки, в конце-то концов. Мало ли когда пригодится. Да иПапа велел ееную работу отснимать со всем усердием. Мы тут по его руководящемууказанию альбомчик конструируем, самый такой пикант. Типа дембельского, хотя ейдо дембеля еще пахать и пахать…

– Понятно, – кивнула Катя. – Вот так и сыплютсялюди, похожие на генеральных прокуроров, когда отправляются побарахтаться сдевками, похожими на блядей…

– Скоро они угомонятся? – спросил Мазур.

– Телепузик? – требовательно вопросил Быча.

– Через десять минут время кончается, – уже насквозьподобострастно доложил Телепузик. – Если захотят продлить – гнать?

– А ты как думал? – пожал плечами Быча. – Конечно,гнать. Нам тут не бабки срубать, как-никак. У нас функция важнее –воспитательной работой занимаемся… – Он осекся, выжидательно косясь на Мазура.

– Ничего, сокол мой, – благодушно кивнул тот. –Можете себя в выражениях не стеснять. Я человек мстительный, между нами говоря,а это очаровательное создание и передо мной здорово виновато… Есть тут тихаякомнатка, где мы с ней потом сможем по душам поговорить?

– А как же!

– Только чтоб там никаких микрофонов не было, не говоря ужпро объективы, – сказал Мазур твердо. – А то в гроб живыми загоню…

– Кирилл Степанович! – истово прижал руки к грудиБыча. – Да за кого вы меня держите? Все будет в лучшем виде, как Папа ивелел!

Он проворно проводил их в комнатку двумя дверями далее – тамразместились несколько мягких кресел, диванчик и небольшой холодильникнежно-зеленого цвета. Судя по обстановке, комната была предназначена не дляэротических шалостей, а для чинных переговоров деловых людей.

Без стеснения добыв из холодильника пару банокбезалкогольного прохладительного, Мазур протянул одну Кате, жестом отправилБычу за дверь и поудобнее устроился в кресле, придвинув заодно пепельницупоближе.

– Я вижу, вы тут в авторитете, командир, – сказала Катятоном примерной девочки.

– А как же, – спокойно сказал Мазур. – Горбомавторитет зарабатывал, знаешь ли… Ну, как впечатления от порнушки?

– Не хотелось бы мне на ее место, – искренне сказалаКатя. – Мне сдается, она на сотрудничество пойдет… да что там – кинется сзадорным визгом и половецкими плясками. Чтобы отсюда вырваться.

– Ты знаешь, стажер, у меня в точности то же самоевпечатление, – сказал Мазур. – В ее положении не то что с визгомкинешься на шею избавителю – от избытка чувств…

Он замолчал – дверь без стука открылась, и появилась Лара,босиком, в коротеньком белом халатике на манер докторского, обтянувшем голоетело, как кожура – сосиску. Мазур уставился на нее не без любопытства.

Она была столь же беззастенчиво хороша – и волосы струилисьзолотой волной, и глазищи светились прежней синевой, как ни всматривался Мазур,не смог углядеть пресловутой печати порока. Она вовсе не казалась ниосунувшейся, ни угнетенной – иными словами, изо всех сил притворяласьбеззаботной. Мазур ее достаточно знал, чтобы оценить нешуточную силу воли и ум.Хотя на душе, несомненно, кошки скребут, как у любой на ее месте, –чересчур уж больно и высоко было падать, из князей да в грязь…