возможно, ей не пришлось бы принимать лекарство, чтобы заснуть. А может, и нет. Может, она всё равно приняла бы таблетки, потому что не всем дано спать спокойно.

Ночь не приносит покоя и не стирает наши поступки.

Она просто делает всё темнее.

Иногда даже опасным.

Я наклоняю голову вправо, потом влево, разминая шею. Приказ Рулза чёткий. Безапелляционный.

«Урегулируй вопрос».

Он тоже, сегодня вечером урегулировал вопрос. Рулз сделал это по-своему, а потом настала моя очередь наводить порядок. Завтра утром все газеты будут говорить о Кевине Андерсоне. Напишут, что он покончил жизнь самоубийством в гараже своего дома повесившись.

Ничто не может быть дальше от истины.

Но кого волнует правда?

Может быть, его жену. Или его сына.

И ни один из них никогда её не получит.

Так же, как и я не добьюсь справедливости.

Джиллиан же не получит той жизни, которую заслуживает.

Именно эта мысль, как никакая другая, поражает меня.

Девушка не заслуживает смерти, даже если сохранение её жизни может убить меня. Был момент, когда я смотрел на неё посреди танцпола и наши взгляды встретились. Могла ли она узнать меня? Возможно. Расскажет ли она кому-нибудь о том, что видела сегодня вечером? Вероятно. Хочу ли я убить её? Нет.

«Но я всё равно это сделаю».

Я откидываю её волосы с шеи и уже готов заменить их руками, как вдруг моё внимание привлекает цветное пятно. Что-то на плече. Татуировка. Несмотря на то что я имел дело с лучшими татуировщиками, я никогда не видел ничего подобного. Больше похоже на картину, чем на рисунок. Это малиновка с расправленными крыльями; птичка будто собирается взлететь — или словно она от чего-то убегает.

Жестокая улыбка растягивает мои губы.

«Ты пыталась, Птичка.

Но я всё равно тебя поймал».

Ставлю одно колено на матрас и наклоняюсь над ней. Мои пальцы скользят по её горячей, потной коже и обхватывают горло. Я не должен колебаться, но как только чувствую, как её сердце бьётся под моими пальцами, ослабляю хватку.

В голову приходит мысль, столь же абсурдная, сколь и опасная. Интересно, каково это — забрать Джиллиан и запереть в клетке, ключ от которой будет только у меня?

Словно почувствовав мои мысли, Джиллиан начинает ёрзать. Под действием таблеток она не должна проснуться или закричать. Но она готова проснуться.

Шепчет несвязные слова.

Беспокойно двигается.

И я прикусываю ей нижнюю губу, затыкая рот.

Её губы мягкие.

Слишком, чтобы я мог отпустить.

Её тело дёргается под моим, напрягается. Я ожидаю, что она будет сопротивляться, попытается оттолкнуть меня.

Но этого не происходит.

Кажется, постепенно она расслабляется. Но это кажущееся спокойствие; я чувствую, как под моими пальцами колотится её сердце, как открывается рот в попытке превратить это неистовое трение зубов и губ в поцелуй.

«Нет».

Я заставляю себя отступить, пока не стало слишком поздно. Мои руки скользят по её волосам. Сжимаю их. Прежде чем окончательно потерять контроль, я тяну за волосы, отстраняя Джиллиан от себя.

Её глаза закрыты, губы припухли и покраснели. Я облизываю свои губы, обнаруживая там её вкус вместе с привкусом крови. И хотя я этого не хотел, я укусил её так сильно, что оставил небольшой порез. Интересно, что она подумает утром, глядя в зеркало? Подумает ли, что сама поранила себя, или поймёт, что у неё кто-то был?

Я стискиваю зубы, глядя на неё. Рулз, должно быть, сбил меня с пути гораздо больше, чем я считал возможным, потому как то, что я сделал с этой полуодурманенной девушкой, не просто неправильно, это извращение.

«И мне мало».

— Бл*дь.

Я встаю и провожу рукой по волосам. Рулз приказал мне убить её, но я не уверен, что хочу этого. Джиллиан Аллен не представляет угрозы. К тому же если учесть, что она выпила и приняла таблетки, вряд ли девушка завтра вспомнит, что видела в «Голубых нотах» — или сегодня ночью.

Она совершенно потеряна; если бы это было не так, она никогда не стала бы потакать мне или пытаться поцеловать меня. Я сжимаю кулаки, сопротивляясь желанию снова прикоснуться к ней.

Затем поворачиваюсь к ней спиной.

Я оставлю её в живых. Ещё день, может быть, два. Пока это не станет проблемой или пока я не смогу удержаться от возвращения к ней.

Шесть лет тому назад

Лес за окном становится всё гуще и гуще.

Даже если подумать, я не могу вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как мы покинули место моего допроса. Минуты? Часы? Знаю только, что в какой-то момент огни города померкли, а деревья стали такими высокими, что закрыли луну.

— Мы почти приехали, малышка.

Каждый раз, когда мужчина, сидящий рядом со мной, говорит, запах никотина усиливается. Он повсюду. На костюме, в который он одет. На сиденьях. В его дыхании.

А скоро он будет и на мне.

Я прикрываю рот рукой, сдерживая рвотный позыв. Не обращая внимания на моё состояние, он крепко сжимает пальцы на моём бедре.

— Ещё немного терпения.

Часть меня хочет, чтобы он вёл машину бесконечно долго; я не представляю, что он сделает со мной, когда мы остановимся. Другая же часть не может дождаться, когда всё это закончится. Чтобы он перестал прикасаться ко мне, говорить со мной.

И чтобы он отвёз меня домой.

Потому что он это сделает. Гарретт же слуга закона.

Он должен отвезти меня домой.

Наконец машина останавливается. Похоже, эта остановка не случайна: всю дорогу у меня было ощущение, что у него есть конкретный пункт назначения. Я вглядываюсь в окно в надежде увидеть кого-нибудь, чтобы попросить о помощи, но ничего нет. Только деревья и тени. Когда он выключает двигатель, тишина, окутавшая нас, становится ещё более давящей.

— Ты готова, малышка?

Внутри я знаю. Я никогда не забуду эту ночь. Интонации в его голосе. Запах никотина. Эти глаза, которые всегда смотрят на мою грудь и никогда не смотрят на моё лицо.

— Г-готова к чему?

Зловеще улыбаясь, он убирает руку с моей ноги. Ласкает поверх брюк член. При этом его язык скользит по губам. Голос шипит, теряясь в тишине леса.

— Беги.

Это невозможно. Он произнёс это на самом деле.

Щёлкает блокировка замков, которые до этого момента держали меня в заточении внутри машины.

— Я сказал: беги!

На этот раз он не шепчет, а кричит.

Я открываю дверь и вываливаюсь наружу, совершенно ошеломлённая. Фары освещают лес, но только на определённое расстояние. Я оглядываюсь, не зная, что делать. Хлопает дверь.