если вернуться и предложить вступить с ним в долю? Машина ехала теперь по гладкому асфальту улицы, на которой расположились красивые, утопавшие в зелени особняки квартала Жардим Америка… Старый Маструччо хотел прибавить два кресла в салоне и нанять еще чистильщиков. Можно бы взять эти два кресла на. себя, войти в пай. Так он станет наполовину хозяином…

Он ехал по кварталу Жардим Америка. Машина скользила по гладкому асфальту мягче, чем суконка по начищенному ботинку Шелковой Рубахи. И как этот мерзкий тип нажил такое богатство? В первый раз в жизни Беппино почувствовал ненависть к бывшему клиенту. Раньше он был почти влюблен в него, ловил каждое его слово. Но теперь воспоминание о ровном голосе, снисходительной улыбке и размеренных жестах Шелковой Рубахи было для него оскорбительно. Прочное богатство Шелковой Рубахи находилось в противоречии с шаткостью его внезапного обогащения. Сейчас он сидел, утопая в мягких подушках шикарного «бьюика», скоро он пойдет пешком. Деньги кончались. Оставалась мелочь. На одно такси истрачено… Лучше не считать. И то сказать, надо было брать такси по часам и отпускать почаще… Он же, только когда видел, что на счетчике черт знает что набило, спохватывался. А вот у Шелковой Рубахи своя машина, без всяких счетчиков, на всю жизнь. Да еще каждый год он меняет ее на новейшую марку. И курит дорогие сигары. И шикарно одевается… Вот это жизнь!.. Внезапное отчаяние охватило Беппино. Он крикнул резко:

— Остановитесь!

Шофер затормозил.

— Сколько?

— Тридцать пять.

«Жулик, наверно», — подумал Беппино. Но уплатил, не сетуя. Такси уехало. Он остался на тротуаре, растерянно глядя на красивые дома незнакомой улицы. Где он? Это Жар дим Америка или Вила Помпейа? Он не имел об этом никакого понятия. Он почувствовал себя как на дне океана. Впервые он заметил, что один. Один-одинешенек в жизни. С матерью у него мало общего. Братишки и сестренки маленькие. Настоящие его друзья — это мальчишки из их салона, чистильщики. Луиджи, например. Стефано тоже, хоть он и постарше. Даже сам Маструччю, хозяин. Да какой он хозяин? Талсой же рабочий человек, сорок лет сапоги чистил, пока не купил этот малюсенький салончик, и все его честолюбивые замыслы сводились к тому, чтоб прибавить еще одно кресло и взять в ученики своего внука…

Он бесцельно бродил по улицам, не зная, углубляется он в центральные районы или удаляется к окраинам. Вдруг перед ним остановилась длинная, блестящая бежевая машина. За рулем сидела девушка в светлом костюме.

Беппино показалось, что ему дали пощечину. Он, мужчина, идет пешком, а она, девчонка, правит машиной! Добро бы настоящий шофер… С раннего детства вызывали в нем возмущение эти девчонки из высшего общества, элегантные бездельницы, которые проезжали по улице в шикарных машинах… Он оглянулся по сторонам — не видно ли свободного такси? Хотел остановить одно. Занято. Шофер и не взглянул в его сторону. Неподалеку была стоянка. Он подошел. Выбрал лучшую машину. Открыл дверцу. Сел.

— Куда поедем?

— Все равно. По часам.

Шофер посмотрел на Беппино с тем обидным удивлением, какое преследовало его со вчерашнего вечера.

— Везите. Я заплачу! Не беспокойтесь!

— По этому кварталу?

— По Жардим Америка.

— Так мы тут и стоим.

— Я хотел сказать, по Вила Помпейа. Можете ехать медленно.

Они проехали по Авениде Агуа Бранка, свернули к Вила Помпейа, потом смешались с потоком машин залитого огнями, по-вечернему оживленного, фешенебельного проспекта Авенида Бразил.

Он позвонил в магазин к дяде Жануарио, по соседству с его домом, и просил передать доне Ассунте, чтоб не ждала, что он опять у Луиджи ночует. Там сестренка хорошенькая. Дона Ассунта знает, что она нравится сыну, так что не удивится.

Он снова очутился на Авениде Сан-Жуан. Упорно возвращалось давящее чувство одиночества. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким, таким вычеркнутым из жизни. Мужчины спешили мимо, женщины спешили мимо, машины спешили мимо. Огни, голоса, гудки. А он — один. Если бы услышать знакомый голос, встретить друга! Кого-нибудь, с кем можно поделиться чувствами и последними монетами, звеневшими в кармане. Он и сам не понимал, когда это успел растратить столько денег, пустить на ветер целое состояние. На оставшиеся гроши ничего уже нельзя сделать. Ни открыть свой салон, ни войти в пай со старым Маструччо — ничего. Все кончено. Если бы встретить товарища! Он вдруг вспомнил, что с того момента, как получил деньги, ни с кем не говорил, ни с кем не обменивался мыслями, жил как эгоист, в лихорадке удовольствий, приобретений, в страхе быть ограбленным. Он понял, что ошибся, что поступил дурно. Даже матери и той дал малость какую-то, и то неохотно. А дона Ассунта еще ему вернула немножко — на мелкие расходы, на прихоти. Он краснел от стыда, вспоминая это.

«Бандит я, вот что!»

Он остановился на углу, где толпились люди. Что там? Ах, бродячие музыканты. Один напевал:

Лучшее в мире -

Это кутеж,

Это кутеж…

Кутеж… Ему вдруг стало весело. Он почувствовал себя самостоятельным мужчиной. Кутеж… Он зашел в какой-то бар. Спросил фруктовой воды. Да нет, смешно, лучше пива. Хотя пиво не любил — горькое, мутит от него. Ничего, можно запить кофе. Выпил — и вышел на вечерние улицы, опять безнадежно одинокий среди ярких огней, слепящими пятнами падающих на лица нарядных мужчин, которые зачем-то смеялись. Если б встретить товарища!

И вдруг, как нарочно… Там, по другой стороне улицы, шел Луиджи. Первым побуждением было перебежать улицу под носом у движущихся автомобилей, окликнуть… Но он удержался. Придется объяснять, отвечать на вопросы. Выслушивать упреки. И, что еще хуже, подвергаться насмешкам. Он так и видел широкую, со сломанным зубом, улыбку Луиджи: «Ах, мы теперь аристократы!»

Как вдруг случилось, что он стал так далек от своих товарищей? Между ним и Луиджи уже не было ничего общего. А ведь сейчас ему так нужен был друг, с которым можно поделиться. Где же искать его? Среди людей другого класса, клиентов салона для чистки обуви? Но разве он теперь стал выше своих товарищей-чистильщиков? Кажется, что да, а на деле-то и нет… Хорошо бы встретить кого-нибудь из бывших клиентов! Тот рассказал бы что-нибудь интересное, поводил бы по незнакомым местам, зашли бы в какое-нибудь кабаре, куда он один идти не решался. Он ведь теперь одет с иголочки, рубаха шелковая, ботинки на толстой подошве, часы… С ним не стыдно водиться… Беппино остановился у двери бара. За одним из первых столиков сидел агент по рекламе — их контора рядом с салоном.