Мы направились по Спадина-авеню, останавливаясь, чтобы нанести лозунги на стены, которые привлекли бы наибольшее внимание пассажиров и пешеходов. Мне было трудно угнаться за Брентом. Он не шел – он подпрыгивал, как будто у него были пружины на подушечках ног. Он легко входил и выходил из тени и света уличных фонарей, как кошка, выслеживающая свою добычу, обрабатывая различные стены своим аэрозольным баллончиком. По его плавным, ловким движениям я мог сказать, что опасность и возбуждение от нашей незаконной деятельности стимулировали его. Я почти видела, как его нервные окончания встали дыбом.

Я не был сделан из того же теста. Мой разум продолжал вызывать в воображении образы полицейских, скрывающихся за каждым углом, только и ждущих, чтобы арестовать нас. Конечно, эти прогнозы гибели оправдались сами собой, вызвав прилив адреналина в моем теле, сделав мои движения резкими, руки и ноги тяжелыми. Мои инстинкты требовали бежать, а не противостоять опасности.

После нескольких часов блуждания по улицам и оставления утренних сообщений против тюремного заключения мы присели отдохнуть на скамейке на Кенсингтонском рынке. Все маленькие рыночные прилавки были заколочены на ночь, но все еще чувствовался запах банановой кожуры и помидоров, оставленных раздавленными на тротуарах. Тихая активность ночных мусорщиков сменила шумную суету дневных покупателей и продавцов. Несколько жирных крыс сновали туда-сюда из тени, а уличные коты рыскали за ними, останавливаясь, чтобы полакомиться гниющими на земле рыбными обрезками.

У нас болели ноги, хотя глаза все еще были широко раскрыты от ночных волнений. Брент на мгновение повернулся ко мне, и я почувствовала на себе его бледно-голубые глаза. Пока он говорил, я почувствовал, что мое тело вибрирует, а дыхание учащается. Я надеялась, что он не заметил. Он рассказывал мне, что жил в коммунальном доме в Ванкувере с группой анархистов. Я спросил его, что они сделали.

«Всякие вещи. Доставлять неприятности власть имущим».

Часами мы сидели на этой скамейке, разговаривая о нашем прошлом, нашей нынешней жизни и планах на будущее. Длинные черные волосы Брента дико развевались, пока он говорил. Его руки были в постоянном движении. Несмотря на то, что мы не подходили друг другу по эмоциональному настрою для рисования аэрозолем, мы обнаружили, что мы определенно сделаны из одной политической ткани, родственные души. Мы оба провели большую часть нашей юности, работая в рядах левых, организуя демонстрации, распространяя информацию, посещая митинги и собрания и делая все остальное, что связано с жизнью радикального активиста.

Некоторое время он молча смотрел себе под ноги. «Я очень устал» – сказал он. «Устал от всего этого бесполезного левого дерьма. Правительство знает, что разрешение американцам испытать здесь крылатую ракету не пользуется популярностью. Но не имеет значения, сколько у нас демонстраций, кампаний по написанию писем и актов гражданского неповиновения – ничего не изменится. Канадское правительство больше заинтересовано в том, чтобы убедить нас в том, что то, чего хочет американское правительство, хорошо для нас, чем в выполнении желаний своего собственного народа».

Он посмотрел мне прямо в глаза. «Итак, Энн, что ты думаешь?».

Это безумие, но моей первой мыслью было: «Когда-нибудь мы станем любовниками и родственными душами». Вместо этого я просто сказала «Да», потому что я была обречённой женщиной. Если бы Нечаев был женщиной, он был бы мной.

Брент уехал через несколько дней. Мы строили смутные планы собраться тем летом на сборище в Блэк-Хиллз в Южной Дакоте, но у меня так и не получилось. Я был занят работой в Торонто Кларион, ежемесячной газете левого толка, и помогал собирать Бульдозер, но я не забыл те несколько дней, которые провел с Брентом.

* * *

Через несколько дней после того, как я впервые встретила Брента, Роуз Гибралтер стояла под палящим солнцем, ожидая, когда остановится бульдозер на острове Тексада в Британской Колумбии, почти в пяти тысячах километров отсюда. Она была активным членом Альянса Чикай-Дансмьюир в течение трех лет. По натуре она не была бунтарем, но присоединилась к группе после того, как ее возмутило отсутствие демократического процесса при принятии решения о строительстве линии электропередачи, которая представляла собой не маленький жилой проект, а мегапроект стоимостью 1 миллиард долларов на строительство 112‐километровой линии, которая протянется от материковой части Британской Колумбии до Ванкувера Остров. Часть маршрута пролегала через ее район в Эджмонте на полуострове Сечелт. Она поделилась своим возмущением со многими другими обычно законопослушными гражданами по поводу полного отсутствия консультаций по этому проекту. Они были обеспокоены экологическим воздействием линии, которая прорезала бы огромную полосу через сельскую местность, испуская электромагнитное излучение и требуя использования опасных гербицидов для предотвращения подлеска. Налогоплательщики в целом полагали, что расходы на реализацию проекта в конечном счете лягут на их плечи.

После трех лет посещения встреч с B.C. Hydro, протестов перед зданиями парламента провинции в Виктории и безрезультатного давления на своих депутатов, активисты, наконец, решили прибегнуть к гражданскому неповиновению. Кэлвин Хилл, представитель их группы, предупредил Hydro в мае 1980 года, что летом протестующие разобьют лагерь в непосредственной близости от подъездной дороги Hydro, используемой для строительства линии. Небольшое количество людей, представляющих различные регионы, будут стоять на участке строящейся подъездной дороги на острове Тексада, на пути приближающейся техники. Роуз вызвалась представлять полуостров Сечелт.

В тот день небольшая группа толпилась вокруг Кэлвина, ожидая прибытия символического бульдозера. Это была разношерстная команда: подростки с кольцами на пальцах рук и ног, в ушах и носах; студенты, воодушевленные идеализмом своей юности; и взрослые за тридцать, дети шестидесятых, которые интегрировались в общество с работой, домом и детьми – как Роуз. В отличие от многих своих сверстников, Роуз не отказалась от всего своего юношеского идеализма в обмен на собственный комфортабельный дом в пригороде. Она все еще находила время, чтобы быть активной в сообществе и помогать организовываться вокруг дел, в которые она верила. Несмотря на то, что они с братом выбрали очень разные жизненные пути – он был полицейским, а она женой и матерью, – у них была общая сильная моральная конституция.

Роза оглядела пейзаж, гадая, когда прибудет бульдозер. Они собирались встать перед ним, предотвращая дальнейшую расчистку, по крайней мере, до тех пор, пока их не арестуют. Hydro получила постановление Верховного суда, разрешающее полиции арестовывать любого, кто препятствовал работе компании по раскопкам, нанятой для расчистки полосы отвода. Их действия не помешали бы Hydro расчистить землю, но Роуз надеялась, что, по крайней мере, Hydro дважды подумает в будущем, прежде чем продвигать проекты без консультаций с общественностью.

Ей не нравилась идея быть арестованной, но, по ее