предвидя проблемы, расположилась в огромном количестве в конце демонстрации, установив металлические баррикады перед всеми улицами. Я почувствовал, как у меня по спине пробежали мурашки от смеси страха и возбуждения, когда я огляделся вокруг на грозные ряды полицейских с огромными щитами, противогазами и дубинками у входа на каждую улицу, кроме одной, которая была предназначена для разгона тысяч демонстрантов.

Как только автономисты закончили атаковать и разгонять фотографов, они начали разделяться и отходить. Несмотря на то, что я просто плыл по течению, реагируя на события по мере их развития, я начал подозревать, что автономисты действительно были достаточно организованы, несмотря на их общественную репутацию поставщиков анархии. Я последовал за одной группой по улице в направлении финансового района, где они начали разбивать огромные зеркальные витрины основных торговых заведений. Когда по всему финансовому району начали происходить небольшие стычки между полицией и автономистами, я заметил, что часто мародерами были обычные парижане, которые просто пользовались возможностью залезть в открытые окна и захватить все, что могли, пока полиция была занята протестующими.

Через некоторое время группа, с которой я сопровождал, была захвачена полицией и побежала по улице в сторону одного из парижских вокзалов, Восточного вокзала, который обслуживает пригороды. Мы мчались по улицам, преследуемые парами полицейских на маленьких мотороллерах, расположенных так, чтобы полицейский сзади мог использовать свою дубинку, чтобы сбить протестующих с ног. Любой несчастный автономист, сбитый с ног таким образом, был быстро схвачен полицейскими, следовавшими пешком, и брошен в один из сотен автозаков, следовавших за акцией. Эти стычки и отступления на многочисленные железнодорожные вокзалы происходили по всему Парижу.

Оказавшись на вокзале, я понял, насколько организованны были автономисты. Как только мы небольшой группой вошли внутрь, они начали срывать металлические шкафчики со стены и использовать их в качестве баррикад у входов, тем самым запрещая кому-либо входить или выходить, как полицейским, так и гражданам. Я стоял там в благоговейном страхе, окруженный странным набором одетых в черное автономистов, которые занимали огромные груды металлических шкафчиков, и обычными парижскими гражданами, которые разгуливали, небрежно грабя разгромленные вокзальные магазины.

В качестве доказательства своей организованности автономисты припрятали бутылки с зажигательной смесью и камни в шкафчиках задолго до начала демонстрации, и теперь они швыряли свой арсенал в бессильных полицейских, которые окружили вокзал, но не смогли применить слезоточивый газ из-за добропорядочных граждан Парижа, которые также находились внутри. После того, что казалось часами, полицейские, наконец, начали согласованную атаку на один из входов, отбросив шкафчики в сторону и пустив внутрь баллончики со слезоточивым газом. У автономистов в их карманах были стопки бандан, пропитанных лимоном. упаковал рюкзаки и начал раздавать их парижанам, которые кричали и в панике пытались выбраться. Когда я попытался убежать, как только я вышел на улицу, рядом со мной приземлился баллончик со слезоточивым газом, который почти ослепил и задушил меня своим газом. Автономист в защитной бандане наклонился, поднял канистру и швырнул ее обратно в копов, затем схватил меня за руку, закрыл мне лицо другой банданой и оттащил от греха подальше. Когда я, наконец, снова смогла дышать, я огляделась, но моего маленького спасителя уже не было. Наверное, это был один из самых волнующих дней в моей жизни.

После того дня у меня не было никакого желания возвращаться домой в страну, где революционеры казались вымирающим видом. Позже я рассказал о своей дилемме молодой женщине из Западной Германии, Сабине Шмидт, члену Королевских ВВС, которая пряталась в нашей квартире. Я объяснил, что не хочу возвращаться в Канаду, потому что там нет боевиков, с которыми я мог бы общаться. Я считал, что Канада настолько отстала от Франции в революционном развитии, что политический климат никогда в моей жизни не будет способствовать воинственности. Я знал, что в Канаде можно было проводить все виды законной и важной революционной работы, но теперь я идентифицировал себя как городского партизана и думал, что дома я буду изолирован и неэффективен. Чтобы реализовать свои амбиции и самоидентификацию, я чувствовал, что мне нужно работать с единомышленниками, которые разделяют мою страсть к революционной деятельности. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, я спросила Сабину, не будет ли феминистка всегда испытывать разочарование, работая над политическими вопросами с преимущественно мужскими группами, хотя работа с мужчинами сама по себе неплоха.

Сабина почувствовала важность этого решения для меня, и, возможно, по этой причине, когда она ответила, она свободно говорила по-английски и не заставляла меня говорить по-французски – для меня это было утомительным упражнением из-за постоянных усилий, необходимых для поиска правильных слов, а тем более идей. Она посоветовала мне вернуться и работать в Канаде. «Что бы произошло, если бы все отправились в места в мире, где все происходило именно так, как они хотели?» – спросила она. «Тогда ничего не будет развиваться в других регионах мира. Если большинство революционеров из Северной Америки приехали в Европу, то революционное развитие в Северной Америке было бы остановлено, а это самое важное место в мире для революционного развития. Если мы сможем ослабить силу экономических и политических структур в Северной Америке, тогда освободительная борьба в странах Третьего мира будет процветать и в конечном итоге победит их диктатуры. Я думаю, вы были бы более эффективны в Канаде, где у вас есть личная история, на которую вы можете опираться, где вы знаете язык, людей и культуру. Здесь ты чужак в чужой стране».

Я не очень хорошо знал Сабину; она была образцом для подражания скорее за то, кого она представляла, чем за то, кем она была на самом деле. Взвесив ее мнение и после значительного самоанализа, я решил вернуться в Канаду, найти несколько единомышленников и сделать все, что потребуется, независимо от того, сколько времени потребуется, чтобы начать какую-то активную политическую деятельность в канадских левых.

Тем временем, пока продолжались мои беседы с Марион, наш поезд покинул предгорья Альберты и начал медленное, извилистое путешествие через Скалистые горы. Уверен, как и многие другие до меня, я был поражен величием и необъятностью гор. В отличие от культивируемого спокойствия прерий, дикая природа Скалистых гор – грохочущие водопады, скалистые пропасти и угроза схода лавин или катапультирования камней – казалось, царила здесь во всей своей неумолимой силе. Почему-то наши маленькие металлические машинки, медленно петляющие по долинам, казались такими хрупкими и неадекватными. Наш разговор стал заметно более сдержанным и философским. Наконец Марион указала на карту, лежавшую у нее на коленях. «Похоже, мы направляемся в долину Фрейзер». Пригород Ванкувера был уже не за