за ними двинулись все. Они перемещались от фонаря к фонарю, продвигаясь к городу, где освящение было на каждой улице. Продвигаясь, люди, несмотря на убеждение, что темнота не несет никакой опасности, старались как можно меньше находиться в темноте.

* * *

Люди продолжали сидеть в домах. С момента воцарения тьмы прошла неделя. Город будто бы замер в каком-то непонятном состоянии, став похожим на призрак. Редкие люди на улицах походили на пугающие отголоски прошлого. Кругом был один мрак, рассеиваемый лишь светом уличных фонарей.

Немногие торговцы решились продолжать торговлю, обеспечивая жителей едой и всем необходимым. Для предупреждения мародерства и грабежей город усиленно патрулировался сотрудниками полиции.

Часы на ратуше пробили восемь утра, а вслед за ними зазвонил и будильник домашних часов. За окнами по-прежнему было темно, и ничто не предвещало наступления света. В обычные дни улицы уже полнились людьми, спешащими на работу. Редкие прохожие говорили, что от таинственной темноты веет страхом и холодом.

Роджер суетился вокруг так и не пришедшего в себя сына. У Джонатана периодически начинались судороги. Его руки неестественно выгибались, изо рта шла пена, а зрачки при закрытых веках невероятно расширялись. Несколько раз Доты пытались вызвать врачей из больницы, однако им отказывали.

Неожиданно Джонатан пришел в себя, но вместо каких-то слов он смог издать лишь душераздирающий крик и схватиться за голову. Его рев продолжался несколько минут, после чего ученый снова впал в забытье.

* * *

Прошло еще три дня. Среди жителей города нарастало гневное непонимание. Соседи все чаще начинали ругать власть за то, что она никак не освещает происходящие события и не дает никаких объяснений. Также замолчала и пресса. Радиолюбители, державшие самодельные станции, и даже правительственные радисты, сидевшие в ратуше, не смогли пробиться в эфир. Везде были лишь шумы и невнятные звуки.

Джонатан больше не приходил в себя. У него началась лихорадка. Несмотря на страх, Роджер пошел к знакомому врачу и практически силой привел его, не взирая на протесты последнего и ко всеобщей радости семьи. Доктор несколько раз мерил температуру, осматривал горло, щупал пульс, наблюдал реакцию зрачков.

— Ну? Что с ним? — взволнованно произнес Роджер.

— Сложно сказать однозначно, — озадаченно ответил доктор, потирая затылок. — Симптомы похожи на различные заболевания. Могу сказать точно только одно. Его сознание далеко за пределами нашего понимания. Он постоянно водит глазами, будто ищет что-то, но веки его закрыты. Также могу сказать, что с большой долей вероятности все это связано с недавним приступом.

— Но… Что же нам делать?

— Не допускать переохлаждений, укутать его и ждать, пока все кончится. Вот все, чем я могу помочь. А теперь, прошу вас, проводите меня обратно, мистер Дот.

Ночью в городе появились листовки, призывающие всех собраться на площади перед ратушей. Ситуация в городе накалялась ужасающими темпами. В немногочисленных магазинах закончилась еда и предметы первой необходимости. Несмотря на все расспросы, полицейские отвечали, что ничего не знают. Жители отмечали участившиеся случаи воровства и требовали правосудия. Полисмены, те немногие, кто продолжили нести службу, были атакованы жалобами и требованиями восстановить порядок, но, несмотря на все усилия, они мало что могли предпринять. Люди становились злее, начались нападения на правоохранителей и массовые избиения жителей. Чтобы обеспечить хоть видимость порядка, все силы полиции собрались в центре, где продолжали нести службу.

* * *

Следующий день возвестил топот и крик толпы. Роджер, задремавший после нескольких дней без сна, проснулся и подошел к окну второго этажа. Он наблюдал процессию людей, шедших к ратуше, вооруженных и с факелами. Глава семейства крутил в руке медальон. Когда часы пробили восемь, он открыл его и снова взглянул на девушку, смотревшую на него изнутри. Роджер смотрел на ее портрет, его глаза наливались кровью, и, еле сдерживая себя, он вспоминал моменты, прекрасные моменты юности, времена встреч и романтичных прогулок по скверам, паркам, поездки в Аскот, Лондон, Дерби, путешествия на корабле вокруг Европы и поездки в Америку.

Обычно, возвращаясь в реальность, он слышал рокот будильника, но не в этот раз. Роджер очнулся в темном помещении, что было домом для него и его семьи долгие годы, рядом спали голодные дети, на кровати лежал без сознания Джонатан, а за окном продолжалось факельное шествие, которое предвещало погромы и пожары.

Перед ратушей оставшиеся на службе полисмены и сотрудники Скотленд-ярда выставили заслон и наспех соорудили баррикаду. Но шествие не остановили ни полиция, ни преграда, ни револьверы, направленные в их сторону. Выстрелы в воздух и приказы расходиться ненадолго остановили толпу. На некоторое время в воздухе повисла тишина. Но затем в сторону правоохранителей оказалось направлено несколько сотен револьверов, и угрозы стали обоюдными. Толпа стояла перед баррикадой, не желая лезть напролом, но и не имея намерений расходиться. Правоохранители же защищали ратушу, которая к этому моменту уже оказалась пуста.

Неожиданно Джонатан вдруг зашевелился. Роджер оторвался от происходящего на улице и резко обернулся к сыну. Тот по-прежнему лежал в бессознательном состоянии, но иногда шевелил рукой, пытаясь поднять ее, будто она была невыносимо тяжелой.

— Джонатан… — тихо проговорил Роджер.

Джонатан тихо простонал. Роджер со слезами на глазах улыбнулся. На улицах разнеслось эхо от хлопка, а потом протяжный крик толпы.

— Началось… — сказал Роджер.

От последующих хлопков проснулись дети и подбежали к окну, чтобы узнать, что происходит. Роджер повалил их на пол в тот момент, когда окно пробила револьверная пуля.

В городе начался хаос.

* * *

Несколько дней безумная толпа, управляемая фанатиками, грабила город. Многие сводили личные счеты, просто забирали то, что нравится, насиловали. Полиция исчезла. Роджер вывел всю семью через черный ход и спрятал их в конюшне, что была в нескольких кварталах от их дома.

Затем он вернулся за Джонатаном, который так и не вернулся в реальность и лежал в кровати. Оказавшись в доме, Роджер застал сына у открытого настежь окна, в которое тот неотрывно смотрел.

— Джонатан? — тихо окликнул его отец.

Ученый не реагировал на голос. Роджер аккуратно положил руку ему на плечо и повернул. Увиденное его ужаснуло и заставило несколько отступить. Лицо Джонатана было настолько неестественно искажено уродливой улыбкой, что сложно было опознать в нем того симпатичного молодого человека, что работал в институте. Уголки его рта были разрезаны ножом, который он держал в руках, изо рта капала кровь и слюна, глаза его были навыкате и абсолютно безумны. На всем теле его были порезы. Роджер взглянул в окно и увидел нечто, что напоминало клокочущую массу клеток черного цвета. Во все стороны смотрело по