– Ты меня уже видел?

– Вовсе нет, а только вы – ну вылитая матушка ваша! Пойду поищу ваши вещички. Ваша-то телега припозднилась, вот и надо бы поторопиться, ежели не желаете объявиться дома завтра утром.

– Замок так далеко?

– Да больше пяти лье. А господин маркиз не жалует, когда его заставляют ждать: ужин – дело святое. Щас вернусь.

Передвинув языком комок табачной жвачки за другую щеку, Жером вразвалку направился к багажу, который выгружали служащие почты. Гортензия с завистью взглянула на приветливый постоялый двор с чистыми, блестевшими на солнце стеклами, за которыми угадывался жаркий уютный огонь в очаге. Именно там мадам Шове собиралась провести ночь… увы, без нее.

Та перехватила взгляд девушки и все поняла.

– Как вы полагаете, нельзя ли убедить этого человека дождаться завтрашнего утра?

– Конечно, нет. Разве не слышали: маркиз нетерпелив… И все же спасибо, что вы об этом подумали…

Повинуясь внезапному порыву, она поцеловала свою спутницу. Затем, видя, что Жером возвращается, бормоча себе под нос что-то непочтительное о весе и числе ее багажа, девушка прибавила:

– Скорее возвращайтесь на постоялый двор, дорогая мадам Шове. Мне бы не хотелось, чтобы вы дожидались моего отъезда! Так грустно оставлять кого-то там, откуда уезжаешь…

– Вы мне напишете, чтобы рассказать, как все устроится?

– Обещаю вам!

Спустя мгновение повозка со скрипом тронулась и покатила по крутому спуску, ведущему к нижней части города. Теперь уже ничто не ограждало дочь Анри Гранье от этих незнакомых мест и чуждого ей существования, которое вскоре ожидало ее…

Со вздохом она откинулась на подушки из потертого бархата, пахнущего сыростью и конюшней, прикрыла глаза, чтобы не видеть слабый желто-серый свет там, где недавно синел островок чистого неба. Она попыталась уснуть, чтобы по крайней мере перестать думать, но это ей не удалось, и она вновь открыла глаза. Натянутые нервы, толчки скрипучей кареты, еще более чувствительные, нежели тряска в дилижансе, печаль, навалившаяся на нее вместе с ужасным чувством одиночества, – все это лишало Гортензию покоя. Да еще ландшафт, такой дикий и неприютный…

Сильно кренясь и рискуя перевернуться, экипаж пересек по берегу долину реки Лескюр и наконец начал длинный и крутой подъем, чтобы где-то в вышине, у границы низких облаков, достичь обрывистого базальтового плато, рассеченного ущельями и лощинами и ощетинившегося в небеса скалистыми острогами самых причудливых форм. Вся эта дикая растительность, по зимнему времени лишенная успокоительной мягкости листвы, топорщилась оголенными черными ветвями, обожженными морозом и облепленными голубоватым лишайником.

Одна в темном пространстве кареты, которую немилосердно трясли по камням перешедшие на рысь кони, Гортензия чуть не плакала. Все это навевало на нее жестокую печаль, особенно когда они попадали в широкие полосы желтого тумана, словно в царство зыбких мечтаний. Она изнемогала от усталости и вдобавок озябла. Ноги в сапожках из черного сафьяна заледенели и ныли.

Толчок, более сильный, чем прежние, исторгнул у нее крик боли. Разве можно назвать эту телегу каретой, мужлана на козлах – кучером, а ту дурно пахнувшую, истлевшую тряпку, которую ей набросили на ноги, – полостью? При воспоминании о каретах, в которых ей приходилось ездить совсем недавно, ее сердце еще горестнее сжалось. Нежность бархатных подушек, шелковистость больших полостей из меха, мягкое покачивание гибких рессор и тихий бег колес на хорошо смазанных осях – где все это сейчас? Оно принадлежит чудесному прошлому, разрушенному в один миг, будто карточный домик, на который дунуло капризное дитя.

Она отчаянно пыталась вытеснить из памяти эти образы, не думать о том, что еще так недавно было ее собственным миром. Прошел целый месяц! А что такое месяц?.. Ей казалось, что за последние дни она постарела по меньшей мере лет на десять. А может, и больше? Наверное, она стала уже совсем древней и это бесконечное путешествие закончится на том свете?

Карета нырнула в какое-то ущелье, поросшее огромными деревьями; они стояли повсюду, едва различимые во мгле. Гортензия услышала, как Жером проревел что-то, и лошади замедлили бег. Дорога, видимо, стала совсем отвратительной: экипаж принялся раскачиваться, как корабль в непогоду. Девушку так трясло и бросало, что временами она задевала головой обтянутый тканью верх кареты. Вцепившись в лямку дверцы, Гортензия прилагала все силы, чтобы не вывалиться на землю. Вдруг пол под ней куда-то провалился, раздался треск и яростный вопль: это кучер ругался, призывая все силы ада и небес. Экипаж остановился; девушка опустила окно, выглянула наружу и почти нос к носу столкнулась с Жеромом.

– Что-то случилось?

– И не говорите! Колесо разлетелось вдребезги. А тут еще снег посыпал!

И действительно, редкие хлопья опускались с потемневших небес. Отцепив один из фонарей, висящих у передка кареты, Жером разглядывал поврежденное колесо. Гортензия вышла, чтобы самой убедиться в том, сколь велика неприятность, и заодно облегчить экипаж. Ноги страшно замерзли, было больно ходить, однако, сделав несколько шагов, она почувствовала, что стало теплее.

– Нам еще далеко до Лозарга? – спросила она.

– Больше лье… А тут нужна подмога. В одиночку мне не починить карету.

– А разве мы только что не проехали мимо деревни?

Жером плюнул себе под ноги.

– Деревни? Три-четыре заброшенные лачуги, куда по ночам лучше не соваться…

– Это почему?

– Туда заглядывает нечистая сила с тех пор, как тамошнего хозяина сожрали волки, а это стряслось добрых полсотни лет назад…

У Гортензии по спине побежали мурашки, она содрогнулась вовсе не от ночной прохлады.

– А… здесь еще есть волки?

– Попадаются! Так что лучше бы не тянуть тут время. Посреди леса… да еще затемно, в их любимую пору!.. Послушайте, барышня, вы бы залезли назад в карету. Там внутри вам ничего не грозит. Я же сейчас выпрягу лошадь и слетаю в замок…

– Ну, тогда вы можете выпрячь и другую. Я умею ездить верхом.

– Только не на наших конях! Видели их спины? Они вам ноги оторвут. И нет дамского седла!

– Делайте, что угодно, но одна я здесь не останусь! Вы же только что говорили о волках. Если они появятся в ваше отсутствие, я-то буду в безопасности, а вот лошадь? Надо просто оставить здесь карету…

– И в ней все ваши пожитки? Чтобы ее тотчас обчистили? Вы, барышня, вовсе рехнулись!

– Так найдите другой выход.

Она принялась ходить взад и вперед, крепко скрестив руки на груди, чтобы согреться. На ее счастье, плащ из черного сукна с пелериной и бархатным воротником был плотным и теплым, а капюшон согревал уши, но долго так продолжаться не могло. Жером переминался с ноги на ногу, не в силах