— Я предпочел бы поговорить с ней сейчас.

— Минутку.

Ингерсолл нажал кнопку, — Рейнолдс! Вам звонят. Это вашотец.

Слоан, бросив два кусочка сахара в чашку, рассеянноответила:

— Это, должно быть, какая-то ошибка. У меня нет отца.

Очевидно, столь смелое заявление вызвало такой неподдельныйинтерес, что шум в комнате мгновенно упал на несколько децибел.

— Такого быть не может. У каждого человека есть отец, —резонно возразил Ингерсолл.

— Я хотела сказать, что в жизни его не видела, — поправиласьСлоан. — Наверное, ищут кого-то другого.

Ингерсолл, пожав плечами, снова поднял трубку.

— Кому вы звоните?

— Слоан Рейнолдс, — нетерпеливо бросил мужчина.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Картер Рейнолдс.

Челюсть Ингерсолла от неожиданности отвисла:

— Вы сказали — Картер Рейнолдс?

— Именно. И хотел бы побеседовать со Слоан. Ингерсоллвыпрямился, сложил руки на груди и уставился на Слоан со смесью недоверия,благоговения и даже некоторого осуждения.

— Имя вашего отца, случайно, не Картер Рейнолдс?

Имя известного на всю страну финансиста-филантропа изСан-Франциско произвело впечатление разорвавшейся бомбы. В гудящей голосамикомнате воцарилась неловкая, напряженная тишина. Слоан замерла на секунду,забыв о чашках с дымящимся кофе, но тут же взяла себя в руки и подошла к столу.На давно знакомых физиономиях теперь читались совершенно непривычные для Слоанчувства: подозрение, изумление и, кажется, зависть. Даже Сара воззрилась нанее, будто никогда не видела раньше. Ингерсолл взял у Слоан чашку, но несдвинулся с места, очевидно, желая не пропустить ни слова из столь волнующегоразговора.

Но Слоан было абсолютно все равно… Говоря по правде, она уженикого и ничего вокруг не замечала. Подумать только, за все эти годы она неполучила даже поздравительной открытки на день рождения от своего исчезнувшегородителя, и ей совершенно безразлично, по какой причине он вдруг возжелалнапомнить о себе. Она постарается вежливо, но твердо довести это до егосведения.

Девушка поставила на стол чашку, решительно откинула волосы,взяла трубку и поднесла к уху. Странно, и рука почти не дрожит.

— Слоан Рейнолдс у телефона. До сих пор она никогда неслышала этого голоса… сдержанный, спокойный, с едва уловимыми веселыми нотками…

— Звучит очень профессионально, Слоан. Совсем как настоящийполицейский.

Он не смеет одобрять или не одобрять ее! И вообще не имеетникаких прав на нее и на все, что с ней связано!

Слоан едва сдержалась, чтобы не высказать этому господинувсе, что о нем думает.

— Вы позвонили не вовремя, — сухо заметила она. — Как-нибудьв другой раз.

— Когда именно?

Перед глазами всплыл недавно виденный снимок отца, стройногокрасавца с седеющими волосами, с ракеткой в руке. Картер Рейнолдс играет сдрузьями в теннис в загородном клубе Палм-Бич.

— Почему бы тебе не вспомнить обо мне еще лет черезтридцать?

— Ты раздражена, и вполне справедливо. Не мне винить тебя.

— Раздражена? Ты меня не осуждаешь? — саркастическиосведомилась Слоан. — Чрезвычайно мило с вашей стороны, мистер Рейнолдс.

— Давай не будем спорить, — вежливо перебил он. — В концеконцов, это наш первый разговор. При встрече можешь бросить мне в лицо всеобвинения. Осыпать упреками за пренебрежение родительскими обязанностями.Только через две недели.

Слоан поднесла к глазам трубку, разъяренно оглядела ее и тутже, беспомощно покачав головой, снова поднесла к уху.

— Через две недели? При встрече? Поверьте, мне совершенно неинтересно все, что вы так хотите мне сообщить.

— Ошибаешься, — возразил Картер, и у Слоан неожиданносжалось сердце от невольного, хотя и злобного, восхищения его невероятнойнаглостью и железной силой воли, которые, казалось, ощутимо давили на нее, недавая повесить трубку. — Наверное, мне стоило все высказать в письме, но яподумал, что таким образом можно добиться цели куда быстрее.

— То есть по телефону? И чего же именно вы собираетесьдобиться?

— Я… — Отец запнулся. — Мы с твоей сестрой просим тебяприехать в Бич на несколько недель, чтобы получше познакомиться. Полгода назаду меня был инфаркт…

«Бич»… Так «свои», разумеется, называют Палм-Бич.

Ну так вот, она не «своя»! Чужая. И не собирается лизатьпятки новоявленному папаше с сестрицей!

— Я читала о вашей болезни в газетах, — безразлично сообщилаСлоан, давая понять, что получает все сведения о родителе исключительно черезофициальные источники. Конечно, географически Палм-Бич расположен не особеннодалеко, но что касается всего остального — словно находится в другой галактике.Там живут настоящие инопланетяне, не знающие ни забот, ни горестей этого мира.

Чтобы несколько повысить собственный престиж, газетаБелл-Харбора всегда перепечатывала воскресную светскую хронику из болеесолидных изданий своего блестящего южного соседа. Именно там Слоан виделаснимки и заметки о Картере Рейнолдсе и его избалованной дочери.

— Поверь, нам нужно получше познакомиться, пока еще непоздно, — уверял отец.

— Ну и наглость! — взорвалась Слоан, с ужасом чувствуя, каквеки жгут непрошеные слезы. — Боюсь, уже слишком поздно. У меня нет нималейшего желания знакомиться с тобой после стольких лет.

— А с сестрой? — вкрадчиво вставил он. — Тебе и она ненужна?

Еще одна фотография всплыла в памяти Слоан. Ее сестра,Парис, рядом с отцом на теннисном корте. Правая рука с ракеткой занесена надтемноволосой головой, идеальная фигура, точеные черты лица… словом, самосовершенство.

— Не больше, чем нужна я ей, — процедила Слоан, но самаощутила, как неубедительно, как жалко прозвучали эти слова.

— Парис считает, что многое потеряла в жизни, потому что досих пор не имела случая узнать свою сестру.

Судя по особому вниманию репортеров и постоянным историям вгазетах и журналах, жизнь этой сказочной принцессы представляла собойбесконечную череду волнующих событий, праздников и сюрпризов, от теннисныхматчей и кубков за скачки и верховую езду до роскошных приемов в Сан-Францискои Палм-Бич, на которых она играла роль хозяйки. В тридцать один год ПарисРейнолдс по-прежнему была ослепительно красивой, грациозной и утонченной и доэтой минуты абсолютно не нуждалась в Слоан, не желая ни видеть ее, ни слышать оней. Сознание этого укрепило ослабевшую было решимость Слоан не иметь ничегообщего с куда более богатой и счастливой ветвью своего семейства.