обеспечен. Значит, не всё потеряно еще, и про лечение что-то помнит, не только как страну спасать.

Один господь бог знает, как мне удалось пережить этот ужас. Голова после сверла еще час тряслась. Николай долго рассказывал об устройстве автоклава, стерилизации, и прочих новых для дантиста вещах. Знаю, всё это он у меня в смотровой подсмотрел, но вещал с таким видом, будто сам открыл все эти методы. Я в разговор не вмешивался, так как язык у меня после кокаина еле ворочался – жахнули его мне от всей души, чтобы и ясность в мозгах сразу наступила, и желание поработать, а не только обезболить десну.

Плату за лечение с меня Гиршфельд отказался брать категорически. Но что-то задумал, хитрый зубной докторишка. И, кажется, я знаю, что.

– Запрещаю использовать свое имя в каких бы то ни было целях, коллега, – с трудом произнес я. – Равно как и упоминать факт моего лечения у вас.

– Как можно! Врачебная тайна… – начал вещать дантист, но, судя по погрустневшим глазам, рекламную кампанию «У нас лечился сам Баталов!» я только что зарубил на корню.

Ссориться смысла нет: постоянную пломбу поставят через день, а пока я медленно травлюсь микродозами мышьяка, которым убивают нерв. Короче, за сто с лишним лет в стоматологии только скорость вращения сверла увеличилась, по большому счету. А, нет… Тонкие иглы появились – обезболивание лучше стало.

На службе доложился Николаю Васильевичу, что выжил. Рассказал о чудесах асептики у дантистов. Посокрушались совместно, что нет в жизни совершенства.

– Вам, собственно, можно и домой ехать, – разрешил Склифосовский. – Текучку и Семашко сделает. Не до нас сейчас.

– Что-то случилось экстраординарное?

Николай Васильевич засмеялся в кулак.

– Даже представить себе не можете. Вселенский скандал. В рубрике «Утренняя почта» газеты «Новое Время», ну где все официальные известия, в заметке о вдовствующей царице Марии Федоровне допустили опечатку.

– Ну и что? Это же не в энциклопедии перепутать ядовитые и съедобные грибы.

– Не скажите. Она в Финляндию поехала. Так вот в заметке о ее визите, опечатка и случилась. В слове «пребывание». Буква «Р» каким-то образом изменилась на «О».

Я с огромным трудом удержался от смеха. Аж слезы выступили.

– Теперь неделю будут расследовать, кто крамолу допустил, а потом решать, как виновника наказывать. Цензоров тоже. Езжайте, отдохните.

Я вытер слезы платком, пощупал зуб языком. Почти не болит. Вот что юмор животворящий делает!

– Вы знаете, я вот о чем подумал. Если даже у дорогих зубных врачей на Невском такие порядки, то что у нашего лейб-дантиста? Есть ведь такой вроде?

– Есть, как же не быть. Господин де Мартини, Жорж-Шарль. Но вашу задумку я ценю. Хороший ход. Стоит озаботиться и напомнить о себе, если что, запишем на нас заботу о венценосных особах.

– Я тогда к нему?

– Завтра. До обеда, надеюсь, успеете. А сегодня, как я и сказал – к Агнесс, под теплое крылышко. Может, даже выспитесь, – улыбнулся он.

* * *

Утром отправился в Царское. Зуб немного ныл, но терпимо. Зато я отдохнул душой и телом. Дома, как говорится, ничто не напоминало. Стекло вставили, в смотровой убрали, даже фасад чуть подбелили, где след остался.

Это в первый раз меня поселок вокруг императорского дворца удивлял – и шикарными особняками, и ценами у извозчиков. А сейчас ничего – привык, наверное. Летом сюда надо приезжать и гулять, а ранней весной – немного не то.

Зато мой пропуск-вездеход работал. Никто целью визита не поинтересовался. Пришлось самостоятельно выяснять, где ведет прием господин Жорж-Шарль. Блин, а имечко, как у Дантеса. Мысли сразу перескочили на французского посланника. Бальзам на душу прямо, как вспомнишь о несостоявшейся дуэли.

Почетный дантист обитал не в самом средоточии власти, чуть сбоку немного. До приставки «лейб» не дослужился, хотя пользует августейшую семью, и всех кто на ближних орбитах вращается, довольно давно. Наверное, в министерстве двора считают, что не по чину. А то так смотришь, через пару десятков лет и до лейб-проктолога дело дойти может. А что, звучит! Предложу как-нибудь Владимиру Борисовичу. Геморрой – проблема старая, государь Петр Третий от последствий этой неудобной болезни даже умер в молодые годы. Согласно официальной версии, но всё же.

На месте оказался француз. Кабинет у него, кстати, победнее выглядит, чем у Гиршфельда. Финансирование режут? Или очередь пока не дошла? Зашел, представился. На поданную визитку де Мартини едва взглянул, бросил небрежно на стол.

– Же текют атентинува?

Нет, я хренею с этих иностранных специалистов! Стопиццот лет в России, я заведомо местный, и он мне цедит сквозь зубы на своем лягушачьем, что слушает меня внимательно!

– Знаете, мне посоветовали к вам обратиться, – начал я озвучивать свою легенду. – Буквально вчера пришлось побывать на приеме у дантиста в Петербурге, острая зубная боль. Не могли бы вы посмотреть, всё там в порядке? А то мало ли что там начудили.

– Присаживайтесь, – нехотя ответил француз, уже по-русски.

А ведь сработало! Знает русский, с акцентом разговаривает, но ничего.

И тут я совсем в осадок выпал. Гиршфельд хотя бы руки помыл перед тем как мне в рот полезть. А этот… извините за выражение, дантист, просто взял с лоточка зеркальце и собрался своими грязными ручатами мне в… После походов в ватерклозет, интересно, он их хоть вытирает?

– Ээээ, коллега, а руки?

– Что не так с мои руки? – спросил де Мартини. Весьма удивленно, кстати.

– Знаете, есть такая старая шутка, что врач моет руки дважды – до осмотра, чтобы пациенту стало приятно, и после, чтобы и врачу не обидно было. Получается, вы о моем удовольствии не позаботились.

– Вы обвиняете меня в грязный руки? Я слышал о вас! Если вы думаете, что для авторитет достаточно кому-то что-то удачно отрезать, то это ошибка!

Этот клоун, конечно, о марлевой маске не слышал. Его гневный спич в непосредственной близости от моего лица вызвал некоторый разлет капелек слюны. Я вытащил носовой платок и медленно вытер лишнюю влагу. Мне только интересно, член Госсовета и начальник Главного управления казачьих войск – точно «кто-то»? Хотелось бы услышать их мнение. Жаль, французик на дуэль меня не вызвал. Я бы не отказался.

Почти сразу после приема, я отправился в министерство двора. К барону Фредериксу. Именно этому ведомству подчинялись все лейб-медики.

– … Халата не носит, руки не моет, – перечислял я Владимиру Борисовичу все косяки французика. – Приборы стоматологические не стерилизует. У Его Величества второй ребенок вот-вот родится. Начнут резаться зубки. Страшно подумать, что этот Жорж-Шарль полезет своими грязными руками в рот августейших детей.