словно купец – из блюдца, вприкуску, отдуваясь. Барышни в мое время телефоны вот точно так держали, когда разговаривали, только не студили. А здесь заведение солидное, не трактир для извозчиков. Приходится блюсти марку и пить из чашки.

– Тяжелая смена?

– Очень! Вызвали после полуночи. В ресторан «Лондон». Знаете ведь?

Я засмеялся:

– Как же, классический купеческий разгул – цыгане, медведь, летающие тарелки, счета на пару сотен за вечер…

– Вот, именно оно самое. Купцы дали двум официантам по десятке, устроили соревнование, кто быстрее горчицей обмажется с головы до ног. Те вроде привычные уже, редкая неделя без таких забав проходит – Михеев тяжело вздохнул – Но что-то пошло не так. Один ничего вроде, кожа покраснела, глаза слезятся, из носа водопад. Это уже как обмыли их. А второй задыхаться начал. Приехали, давление не измерить, пульс еле на крупных сосудах прощупывается. Укололи морфий, что нам еще оставалось? До больницы не довезли, в карете умер. А толстобрюхим купчинам всё равно, мы этого выносим на носилках, а они ржут, медведя вином поить надумали.

Ну да, ни тебе адреналина, ни преднизштролона того же. Да и слова «аллергия» нет еще. Не говоря уж об анафилактическом шоке, в который загнали весельчаки официанта. Наверняка уже бывало что-то, а тут вылезло во всей красе.

– В полицию сообщили?

– Уж как положено.

– Надо бы утренние газеты глянуть. Взяли этих купцов, или сошло им с рук.

– Думаю, сойдет, – Михеев повесил голову. – Мошна платит.

– Судьба у «скорой» такая, они хоронят больше всех остальных, наверное, – произнес я обтекаемо. А что тут можно еще сказать?

– Это ладно, свезли в морг, да и поехали дальше. Но вот отчет оформлять! Раньше я написал бы на бланке вызова, мол, смерть в пути следования, и всё. А сейчас? Подробно опиши, что да как, и не пропусти ничего при этом. Как ваше это министерство появилось, Евгений Александрович, писанины только больше стало, чуть не в два раза. Сделали бы там что-нибудь, а? – с надеждой посмотрел Михеев.

Я грустно улыбнулся. Мы-то как раз дополнительную писанину и создаем. Семашко набил профессиональный стандарт скорой – за сколько должны доезжать в крупных городах (полчаса), что и как обязаны проверить при оказании помощи (давление, температуру и проч.). ЭКГ еще нет в помине, но вот диагностических процедур благодаря мне, добавилось прилично. Те же икс-лучи. Раньше как? Поступил больной в приемную, и каждый врач во что горазд. А теперь не пошалишь! При многих диагнозах положен рентген. Не сделал? Штраф больнице. А те обычно перекладывают на врачей. И правильно – читай новые стандарты, изучай. В твоих руках жизнь пациентов!

– Придется терпеть, – пожал плечами я. – Вы знаете, из какого материала получается лучшая защита задницы? Из бумаги, если на ней написаны правильные слова. Хорошо, официант, существо бесправное, никто вам его смерть в вину не поставит. А похоронили бы генерала? Напишет кто-нибудь из родни жалобу, начнется разбирательство. Тут ваш отчет и поднимут, покажут – всё правильно доктор Михеев сделал, никаких претензий.

Хоть бы ты никогда не узнал, каково это, ходить в прокуратуру чуть не каждый день, как на работу. Это к банкирам там, может, и хорошо относятся, не знаю. А тут… всю душу вынут, к каждой закорючке придерутся. Было ведь время, когда доктор присесть мог только за попытку государственного переворота, старожилы помнили. Да и то, даже при таких обстоятельствах на тормозах спустить могли, уволить, категорию порезать, еще какие-то неприятные, но вполне терпимые вещи сотворить. А как дал кто-то наверху команду «фас» – и понеслось.

Доктор допил свой чай, мы попрощались. Теперь Михееву отсыпаться после суточного дежурства, а у меня рабочий день только начинался.

* * *

После первых приступов энтузиазма работа над бронхоблокатором вошла в колею. Просто у всех участников, кроме отставника Насилова, еще служба есть, надо как-то совмещать. Определили наконец-то оптимальную форму, и с техникой операции вроде бы руку набили. Смертность есть, но уже дошли до трех четвертей выживших в первую неделю. С учетом состояния наших подопытных, шансы есть. У Георгия Александровича пока здоровья чуть больше. Да и клапан ему золотой сделают, а не из мельхиора, как для простых смертных. Я бы для себя не согласился. Никель, медь… Кто знает, как на это организм реагировать будет? Нержавейки пока нет, вернее, понятия такого. Сплавы с хромом известны, но как-то не очень распространены. Я осторожно поинтересовался, нет ли такой стали, но положительного ответа не получил.

Склифосовский на самом старте к этой затее относился, скажем так, спокойно. Но когда у всех начали руки опускаться, как раз Николай Васильевич и стал тем паровозом, который потащил всё. С завидным упорством он вселял в нас энтузиазм. Как-то мы остались вдвоем с профессором Насиловым, и я поделился с ним наблюдением и поинтересовался нет ли тут чего-то личного.

– Так это же семейное, – сказал Иван Иванович, запустив пятерню в бороду. – Удивительно, что Николай Васильевич согласился, но теперь вижу, что он до конца пойдет, не отступит.

Спрашивать, что там случилось, я не стал. Не очень вежливо интересоваться семейной историей своего начальника без его ведома. Скажу Гюйгенсу, он выяснит аккуратненько. Коль скоро Насилов так спокойно об этом сообщил, вряд ли там большая тайна.

Впрочем, в тот же день Склифосовский и сам всё рассказал. К моему стыду, кстати. Мы с ним знакомы уже два года, я у него дома бывал неоднократно, а узнать хоть что-то, не относящееся к работе, не удосужился.

За какой-то ерундой мы заехали к нему. Вот не запомнил причину, вылетело из головы. И сели в кабинете. Николай Васильевич вышел, а я от нечего делать начал изучать висящие на стенах фотографии и прочее добро в рамочках. У меня такого добра много имеется, выставка «Баталов и бородачи», постоянно пополняемая экспозиция. Усачи тоже есть, но они в явном меньшинстве. Все жду, когда бритые пойдут.

И вот, среди всяких дипломов о почетном членстве заграничных университетов и врачебных обществ я заприметил листок нотной бумаги. Не совсем аккуратная запись, пьеса для фортепиано, если доверять моему дилетантскому взгляду. Вверху название по-французски «Chant elegiaque», а ниже более мелкими буквами «À la mémoire de W. Skliffassovsky». Внизу расписался автор, некто P. Tchaikovski. На минуту я завис. Сначала после того, как смог транслитерировать подпись с французского. Потом начал думать о степени родства адресата пьесы с моим руководителем. Туповат я стал, надо бы послать кого в аптеку, пусть купят таблетки для сообразительности.

– Это Петр Ильич написал