истории их было три, но «Цукуси» успел захватить и подпортить главный герой, так что ей сейчас не до боевых задач.

Глава 4

Иногда, кажется, что понял человека, а тот возьмет и такое выкинет.

Следующий день после поездки к интендантам и получения письма от Анны Нератовой я посвятил проверке работы своего корпуса. Первым делом заглянул в госпиталь, уверенный, что уж тут-то точно все в порядке и можно будет быстро двинуться дальше, но где там! В отделении для легкораненых прямо у входа мне попались княжна Гагарина и вьющийся вокруг нее Борис Владимирович. При этом не сказать, чтобы девушка была против компании великого князя.

— Вячеслав Григорьевич, — княжна заметила меня и широко улыбнулась. — А мы тут разбираем почту. Раненые пишут родным, им приходят письма, но все это в таком беспорядке, многое теряется, а Борис Владимирович захотел помочь разобраться.

— Я извинился за былые недоразумения, — великий князь еле заметно улыбнулся. — А то меня пока от службы отстранили, а пользу приносить хочется.

Парочка замолчала, ожидая моего ответа. А я, если честно, совершенно не верил, что кое-кто мог так быстро измениться. Тем не менее, устраивать скандал было глупо, поэтому я без лишних вопросов выслушал доклад Гагариной о раненых, попавших к ней после последнего похода. Большая часть из них уже успела вернуться в строй, но некоторых еще придется продержать под присмотром врача минимум пару недель.

Было видно, что Татьяна хочет поговорить о чем-то еще помимо работы, но при великом князе так и не решилась поднять этот вопрос. А я хоть и заметил ее взгляды, но не стал помогать. Сначала надо было разобраться с Борисом Владимировичем, так неожиданно обосновавшимся у меня на заднем дворе. Тот тоже понимал, что без разговора не обойтись, и, извинившись перед княжной, последовал за мной.

— Можете называть меня по имени, — великий князь начал разговор совсем не так, как я ожидал.

— Что ж, тогда вы тоже, — сделал я ответный жест. — Но все же… Почему вы здесь?

— Вы общались с Сергеем, — Борис начал издалека. — Вы отказались от его предложения, но это вовсе не значит, что вам оставят полную свободу воли. Так, отец попросил меня за вами присмотреть.

— Владимир Александрович? Я слышал, он категорически не хочет усиливать армию гвардейскими частями.

— Вы сами видели, что недавно творилось в Ляояне. Крепкий тыл принесет армии больше пользы, чем даже пара опытных корпусов, — великий князь говорил легко и уверенно, а я… Я был с ним в чем-то даже согласен.

— Так вы хотите просто присматривать за мной?

— Еще помогу с почтой в госпитале.

— И все?

Великий князь просто пожал плечами и больше так ничего и не сказал. Мы в итоге разошлись, и я еще долго думал, а какой он на самом деле. Фигляр и псих, готовый разрядить пистолет в того, кого считает ниже себя? Или же это только часть личности, которая в итоге не просто так стала командиром Атаманского полка и всех казачьих войск в Первой Мировой.

Ладно, посмотрим, что будет дальше.

* * *

Следующая неделя прошла почти тихо. На суше японцы медленно подтягивали свои силы поближе к Ляояну и пока не спешили провоцировать новые сражения. Куропаткин занимался почти тем же самым. Эшелоны подходили каждый день, и на дистанции все эти разрозненные грузы и группки людей начали складываться во что-то существенное. Так, новые 5-й и 6-й Сибирские корпуса были сформированы почти на две трети. К будущему большому сражению они точно смогут стать в строй, а через пару месяцев и 8-й Сибирский должен подтянуться.

Если так посчитать, то выходило, что через месяц у Куропаткина должно оказаться под рукой почти 180 тысяч солдат, при том, что силы японцев — их я помнил из будущего — еле-еле добирались до 140 тысяч. Удивительное дело: в наше время половина рассказов про эту войну сводилась к тому, что врагу было проще и быстрее подвозить силы и припасы, а нам дольше и сложнее. Вот только, судя по всему, Транссиб и военное министерство, несмотря на все проблемы и нечистые руки, справлялись с этой задачей лучше японских транспортов и героического флота.

Причем приезжали не только люди. Я видел, как довозят боеприпасы и пушки — что важно, не только легкие трехдюймовки, как это было раньше. Существенно усилили парк горной артиллерии, подтянули мортиры вроде тех, что я успел урвать себе до Вафангоу, и, главное, начала появляться тяжелая артиллерия. Пока ничего невероятного, но теперь на огонь японских гаубиц смогут отвечать наши осадные 152-миллиметровые орудия. И пусть их было немного, сам факт басовито ухающих на полигонах стволов добавлял солдатам уверенности. Все же в армии любят большие калибры!

— Ваше высокоблагородие, — капитан Лосьев подошел ко мне с регулярным отчетом о строительстве укреплений. — А вы видели, что на других участках фронта происходит?

— Что-то заметили? — спросил я.

— Главнокомандующий как-то очень много резервов отводит в тыл. Резерв полка, резерв дивизии, резерв корпуса, общий армейский — и тоже резерв. Получится, что у нас не меньше трети армии окажется в тылу и не сможет оперативно реагировать на изменение обстановки!

Я понимал недовольство молодого штабиста — лично мы себе такого позволить не могли и, учитывая скромные штаты 2-го Сибирского, были вынуждены фактически тонкой ленточкой растягивать их вдоль выделенного нам участка фронта. Да и просто жалко транжирить силы, если они есть, но…

— А давайте мы с вами представим, что на месте Куропаткина находится не наш командир, а враг. Как бы вы объяснили такое его решение, капитан? — спросил я.

— Ну, если не горячиться, то в резервах смысл всегда есть, — Лосьев тряхнул вихрами и задумался. — Это наша корпусная разведка пока считает, что японцев чуть больше 100 тысяч. Армейская же говорит, что их будет не меньше двухсот тысяч, плюс артиллерия, которую они планировали использовать для взятия Порт-Артура.

Я невольно вздохнул. Это действительно было так: по какой-то неведомой причине Куропаткин и его штаб были совершенно уверены, что японцы бросят штурм базы нашего флота, просто заблокировав город, и все силы отправят к нам.

— Думаете, это будет не так?

— С одной стороны, все логично. Порт-Артур укреплен — не берутся такие крепости за пару дней и даже недель, а вот здесь, на фронте,