Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если эта локация всех устроит, я бы скорее занялся возведением бараков, а уже в октябре начал бы доставку врагов и занял бы их общественно-полезным трудом в целях перевоспитания. Размещение следователей возможно в имеющихся уже зданиях, которые, однако, весьма неудобны и не соответствуют их задачам (это бывшие тюремные камеры), поэтому я предлагаю вам рассмотреть возможность строительства одного здания для управляющего персонала, по сути дела, некой разновидности отеля, где следователи бы могли и проживать, и вести воспитательную работу.
Прошу вас не тянуть с ответом.
Анте Раштегорац
S. F. – S. N.
СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА
Первого сентября в помещения на Обиличевом венце был доставлен полковник Бора Танкосич, арестованный при попытке перехода югославско-венгерской границы. Во время первого допроса отказался отвечать на любой из вопросов следователя. Когда я прибыл на допрос, Танкосич был в довольно плохом состоянии, в наручниках на руках и ногах, подвешенный на деревянной балке на крюк под потолком. В помещении было еще несколько следователей, включая и майора Яуковича. Я распорядился снять Танкосича с балки и, когда он пришел в сознание, сообщил ему, что генерал Ранко Чаджа Стричевич уже во всем признался. Я уверял его, что хочу помочь, помня о старой дружбе во время войны. Гарантировал, что ему ничто не грозит, если он подтвердит составленный Стричевичем список тех, кто работает на Советы, и добавит тех, кого тот не упомянул. Танкосич ответил, что не верит, будто Чаджа мог кого-нибудь выдать.
Затем майор Яукович привел уже подготовленного допросом генерала Стричевича и тот громко прочитал список, который был составлен на основании его признания и касался людей из военной верхушки, которые выступают за Сталина. Под конец Стричевич напрямую сказал Танкосичу, что всему конец и нет смысла терпеть мучения. Я снова попытался вразумить Танкосича, уверяя его, что речь идет о недоразумении, что он наверняка не имел правильной информации и все в таком роде. На это он, стоявший в непосредственной близости, плюнул мне в лицо. Тут следователи начали избивать его, распевая «Ой Сталине, стара бако, не вара се Тито лако!»[7]. Не останови я их, полковник Танкосич наверняка бы погиб.
Мое мнение таково, что полковник Бора Танкосич – крепкий орешек и что его следует отправить на детальную обработку. Речь идет о закоренелом сталинисте, который ненавидит все, что связано с маршалом Тито.
Йово Капичич, полковник УДБ
* * *
Четверг, 2 сентября
Бора арестован. Это я поняла по поведению коллег у себя на работе. Меня вдруг все начали избегать. И еще кое-что: те типы перестали следить за мной. Очевидно, они считали, что я могу привести их к человеку, которого они ловили, и сейчас для этого больше нет причин.
Чувствую я себя так, будто стала заразной. Моя лучшая подруга Дубравка, неуверенно глядя на меня, пробормотала, что якобы очень занята всю следующую неделю. Ее Душан работает в УДБ и наверняка что-то знает о Боре. На мой вопрос, не слышала ли она что-нибудь о моем муже, Дубравка повернулась и, не попрощавшись, удалилась вниз по улице.
Единственным человеком, который меня не избегал, был тот англичанин, который утром появился у моей двери. Он сказал, что судя по всему, агенты меня больше не преследуют. Появился он неожиданно, так что я не знала, как себя вести. Выглядел он как-то странно и действовал совсем необычно, так что я потерялась в догадках о причине его визита. Наверняка он пришел не для того, чтобы учить сербохорватский. Я знаю, что в принципе все служащие иностранных посольств шпионы, и Даррелл тоже производит такое впечатление, но сейчас это единственный человек, который не боится общаться со мной. Поэтому я и пустила его в дом.
Предложила ему чай и некоторое время мы разговаривали, избегая политических тем. Он все время шутил и все сводил на юмор, пока мы не дошли до объяснения причин моего визита к нему домой несколько дней назад. Я объяснила, что была охвачена паникой и мне было не к кому обратиться за помощью и что я поэтому постучала в его дверь. Я сказала, что его жена наверняка испугалась и подумала обо мне Бог знает что. Сама не зная как, я вдруг расплакалась. Он протянул мне носовой платок и нежно меня обнял. И сказал: «Мир поставлен перед огнем, как шахматная доска перед камином, доска, над которой мы обдумываем свои самые волнующие ходы. Это просто игра».
Вдруг я поняла, что делаю, и попросила его уйти. На прощание он сказал, что попытается разузнать, что с Борой, и сообщит мне все, что сможет разведать. Я его буквально выставила из квартиры, упрекая себя за миг слабости. Все-таки он – незнакомый мужчина, которого я впустила в дом в тот момент, когда жизнь моего мужа висела на волоске!
Тяжело мне. Нет никого, с кем бы я могла разделить эти страшные мгновения. Мои родственники перестали со мной разговаривать, сразу же как их выселили с Доситеевой. Не могли простить мне, что я не стала унижаться. Не смогли простить, что не попросила у Боры вмешаться и не допустить, чтобы в квартире, где родились они, их родители, брат Дуле и я, поселили еще одну семью. Я знала, что Бора не сделал бы ничего, что не соответствует коммунистическим убеждениям, просто потому что он такой, твердый и непоколебимый, и даже не пробовала предложить ему что-то предпринять. Когда папа после этого умер, мама и Дуле перестали со мной общаться. Как-то раз я встретила маму возле Палилулского рынка, но она сразу отвернулась и перешла на другую сторону улицы! Я догнала ее и схватила за плечо, а она на это сказала: «Коммунизм – это политическое убеждение, это новая вера. Ты и твой муж – религиозные фанатики!» И тут же повернулась и ушла.
Друзей у меня больше нет, Дубравка действительно страшно обошлась со мной. Что мне делать?
СЕКРЕТНАЯ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНАЯ СЛУЖБА
Криптографическое отделение GCHQ
Расшифровка шифрованного сообщения № АО/66766
Как я вас проинформировал в моем последнем сообщении, считаю, что миссия «Рыболов» не имеет надежды на успех. Предлагаю в настоящий момент заморозить рыболовные действия и заняться гораздо более важными задачами, которые актуальны здесь и сейчас.
Я узнал о тайной встрече членов просоветской организации «Молодая гвардия», которая состоялась в одном из кабинетов философского