Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рыболов
Расшифровано А. С.
* * *
ИСПРАВИТЕЛЬНО-ТРУДОВОЙ ЛАГЕРЬ «МРАМОР»
Инспектору
Любивою Джукичу
Вчера вечером после работы мы устроили «теплого зайца», через которого прошли все новички. Вынужден признать, что отдельные лица, стоявшие в шеренге, не особенно громко кричали «банда!», и к тому же было отмечено, что некоторые из них не наносили врагам реальных ударов, а только изображали их. Вечером было устроено собрание, на котором шла речь о моих замечаниях в связи с недостаточно активным участием присутствовавших в наказании «банды», при этом большинство утверждало, что они устали после работы и только поэтому не могли бить достаточно сильно, а лишь один из всех сказал, что ему было жалко издеваться над людьми. Его заявление вызвало шквал критики, и этого человека вернули обратно в «банду».
Затем перешли к обсуждению пересмотра позиций банды. Отдельные участники, дольше находящиеся в лагере, заявили, что они чувствуют себя намного лучше с тех пор, как признали свои ошибки и заблуждения в связи с Советским Союзом и Сталиным, и призвали вновь прибывших сделать так же. Из них лишь Ранко Чаджа Стричевич тут же согласился изменить свои политические позиции, а Бора Танкосич это предложение прилюдно отверг. Из-за чего я приказал ему всю ночь стоять по стойке смирно возле сортира. На следующий день вместе с Стричевичем он был отправлен таскать тачку, и я заранее вытащил ее ручки на максимальную длину. Как сообщил дежуривший на стройплощадке милиционер, между Танкосичем и Стричевичем возникло столкновение и Танкосич снова был наказан – на этот раз принудительным купанием в бочке с морской водой почти до утопления. За ноги его держали Стричевич и я.
Никола Булатович,
староста по бараку
* * *
Понедельник, 25 октября
Как начать? Что сказать? Случилось такое, что я не могу себе объяснить, но мне от этого ничуть не легче.
Вчера пришел Даррелл, с полными руками вкусных угощений и подарков для Милы. Ребенок, который изо дня в день ест некачественную еду, которой и так совсем мало, начал буквально «давиться» разными лакомствами. И я не могла, да и не хотела этому препятствовать. Потом я уложила Милу в кровать и перешла к разговору с Дарреллом под шампанское, которое он по такому случаю тоже принес.
Он, как я уже несколько раз повторила, очень и очень странный человек. Он много всего рассказал о себе. Нынешняя жена, Эва, у него вторая. С первой, Нэнси, у них есть дочка Пенелопа. Он не видел их уже несколько лет – получается, ему запрещено навещать дочку? Я спросила, страдает ли он из-за этого, но он лишь рассмеялся. «Я не счастлив, не несчастлив; я подвешен, как волосок или перо в туманной смеси воспоминаний».
Я чувствовала, что он захочет поцеловать меня и была готова к отпору – до того момента, когда все перевернулось. Моя безнадежная ситуация и его веселое присутствие, а может быть, еще и шампанское, сделали так, что я первой его поцеловала! Сама не знаю как, я вдруг обняла его и прижала свои губы к его губам так крепко, что он даже изумился силе моего поцелуя. Я тут же взяла себя в руки, но было уже поздно. Он сказал: «Этот поцелуй подведет тебя ближе к мужу, а меня еще больше отдалит от жены», и поцеловал меня нежно, едва прикоснувшись.
До зари он оставался в моей… боже, в моей и Бориной брачной постели! Мы лежали, я молчала, подавленная тяжелым чувством вины, он почувствовал это и прошептал: «Страстная любовь, даже с собственной женой или мужем, есть прелюбодеяние». Я, однако, не могла освободиться от справедливого натиска презрения к самой себе и начала горько плакать и бить себя. Это продолжалось некоторое время, и в конце концов он встал и оделся. Поцеловал меня в лоб и сказал: «Вина всегда спешит к своему дополнению – наказанию: только в том лежит ее удовлетворение».
Я знаю, все то, что произошло между нами, не представляет собой ничего серьезного. Я люблю своего Бору. Просто я больше не могла переносить эту страшную напряженность, я треснула, как доска, на которую встал кто-то очень, очень тяжелый. Это был секс, который освобождает голову, оказавшуюся на грани безумия. Уходя, Даррелл сказал: «Любовь – это лишь категория языка кожи, а секс – только вопрос терминологии».
* * *
МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СОДРУЖЕСТВА НАЦИЙ
Лондон, SW1A 2AH
Государственному секретарю по иностранным делам
Эрнесту Бевину
Белград, 27 октября 1948
Дорогой Эрнест,
Считаю своим долгом познакомить тебя со своими серьезными замечаниями в связи с тем, что в последнее время предпринимает господин Лоренс Даррелл.
Как я тебя уже информировал, его миссия – помочь роялистским кругам в Югославии – полностью провалилась. Не скажу, что за это отвечает только он один; люди, преданные своему королю, здесь слишком слабы и напуганы, они разъединены и неорганизованны. Было нереально ожидать, что всего один наш оперативный работник соберет их вместе и подготовит для какой-то серьезной акции.
Однако разве я с самого начала не указал именно на это: Даррелл не дорос до такой задачи? Ты настаивал, чтобы парень остался, и я, естественно, не противился этому. Я подумал: рано или поздно вы его отзовете. Между тем нынешнее положение вещей представляет собой серьезную угрозу для нашей миссии в Югославии. Предполагаю, что тебе это неизвестно, так что коротко объясню, о чем идет речь.
Даррелл начал действовать по своему усмотрению. Не верю, что кто бы то ни было из СИС доверил ему задачу вербовки людей из здешней полиции, однако он уже некоторое время активно над этим работает. Что самое интересное, об этом я узнал случайно, после одного приема, во время которого Даррелл выпил больше, чем следовало. В частности, он выспрашивал у первого секретаря посольства условия выплат, обеспечение бумагой и транспортом перебежчиков из рядов здешней полиции! Господин Маунтолив ответил, что ничего об этом не знает и лучше всего было бы обратиться ко мне, однако Даррелл его не послушал. Молча проигнорировал его совет.
По моему мнению, господин Даррелл начал слишком решительно вживаться в роль, которая ни по рангу, ни по опыту ему не подходит. Поэтому прошу тебя проверить в СИС, не дали ли