факультета в Белграде. Об этом мне сообщил один из студентов, который рассказал, как агенты Инспекции арестовали его отца только за чей-то донос, что тот читает русские книги. Главным организатором нелегальной встречи был известный В., который представился ассистентом кафедры классической филологии, хотя никто с этой кафедры раньше не видел его на факультете. По свидетельству моего источника, В. все время встречи предупреждал студентов о доносчиках и провокаторах и рассказывал о массовых арестах по всему городу.

Через некоторое время в кабинет ввалились агенты Инспекции. Поднялась суматоха, начались безуспешные попытки бегства и аресты присутствующих. К сожалению, мой источник информации был схвачен на самом выходе из здания факультета. Также два агента вывели В. из кабинета, хотя он сопротивлялся. Однако стоило им оказаться в коридоре, как его отпустили и он спешно покинул здание.

Я подождал В. рядом с факультетом. Подошел к нему и сказал, что очень интересно, почему только он один не арестован. Мне показалось, что он растерялся. Я предложил ему пойти со мной выпить, на что он после короткого колебания согласился. Хотя мы не говорили о чем-нибудь конкретном, я был уверен что В. работает на Инспекцию и готов стать тайным агентом. Не знаю, что бы он потребовал взамен, но все-таки прошу вас срочно ответить, продолжать ли мне действия в этом направлении. У меня есть впечатление, что свой человек в верхах Инспекции мог бы быть нам полезен.

Рыболов

Расшифровано 19 сентября 1948 г. D. D.

* * *

Сербское медицинское общество

Джорджа Вашингтона 19

Белград, Югославия

Уважаемые коллеги,

Я нахожусь вдали от родины, в своего рода изгнании, на которое меня осудил не кто иной, как я сам. Я умышленно не оставлю адреса и не открою своего настоящего имени; себя, как и своего коллегу, я буду называть лишь инициалами, равно как и особу, с которой мы оба имели разговор в августе. Делаю я это из предосторожности, так как знаю, что щупальца у УДБ длинные и от них трудно увернуться, где бы ты ни находился. Между тем моя безопасность нарушена самим фактом того, что я вам пишу. Все-таки я не мог избежать клятвы, которую дал, когда стал врачом, и которая подразумевает правду о болезни, а в данном случае – о состоянии рассудка, в котором находится моя родина.

Мой коллега, клинический психолог Х.Х. и я, нейропсихиатр Y.Y., однажды были вызваны на беседу в ЦК Югославии на площади Маркса и Энгельса. Принял нас лично Z.Z., высокопоставленный функционер КПЮ. В продолжительном вступлении он обратил наше внимание на то, что Советы знают различные способы получать всевозможные признания от обвиняемых, а вот нам это все еще не удается. Спросил, знаем ли мы, психиатры, какие-нибудь особые методы – более эффективные, чем обычные пытки.

Мы были ошеломлены этим вопросом и ответили ему, что подобными знаниями не обладаем. Тогда он сказал, что русские, для того чтобы получить желаемые признания во время публичных процессов, вероятно, используют пытки бессонницей, и спросил наше мнение о таком методе. Мы ответили, что в таком случае подвергающийся этой пытке, вероятно, испытывает чувство диссоциации и больше ничего. Тогда он сообщил нам, что нас обоих отправляют за границу, с щедрыми суточными и оплаченными расходами, чтобы мы там нашли ответы на эти вопросы у знаменитых ученых и специалистов.

Мы вышли на улицу, крайне смущенно переглядываясь. Разумеется, нам и в голову не приходила мысль помогать мучителям пытать жертв. Все же мы упаковали багаж и покинули свою страну, после чего каждый пошел своей дорогой. Я сейчас далеко от Югославии и не намереваюсь возвращаться на родину. Все это я пишу, чтобы оповестить моих коллег о том, что ждет их в ближайшем будущем, и предупредить, чтобы они были готовы к самым разным искушениям.

Надеюсь на скорую встречу и прощаюсь.

СЛУЖЕБНОЕ ПИСЬМО

Лично в руки

Александру Ранковичу

Товарищ Леко,

Сообщаю вам, что с самого начала пуска в работу «Мрамора» мы встречаемся с большими проблемами. Первая группа заключенных позавчера была погружена в поезд на вспомогательном железнодорожном пути станции Дунай для отбытия на Бакар. Мы заказали для них семь вагонов, а получили всего три (причем рассчитанных на перевозку скота), в которые погрузили 161 человека, и один пассажирский вагон для милиционеров. Вагоны для скота никак не защищали от побега и поэтому руки заключенных пришлось связывать проволокой – по двое.

Ночь была очень душной и в вагонах не хватало воздуха, так что один пожилой заключенный сразу же, под Сремской Митровицей, умер. Остальных мы высадили из вагонов возле Новске, чтобы они могли сходить по нужде в поле, но в целях безопасности мы их не отвязывали. Под утро появились недовольные крестьяне с жалобами, что мы им загадили поле, однако после разговора со мной они мирно разошлись.

Чтобы больше не привлекать внимание, мы в течение дня стояли на рельсах. Воды было мало, так что одна часть заключенных вообще не получила положенного пайка. Из-за этого еще два человека потеряли сознание, но не умерли. Под вечер привезли воду, так что опасность дальнейших смертельных случаев снизилась.

Хотел бы вам напомнить, что по вашему распоряжению я приказал связать проволокой наказанных генералов Ранко Чаджу Стричевича и полковника Бору Танкосича. Чаджа протестовал, а Танкосич нет. Вечером мы продолжили путь на Бакар. Из-за движения поездов на линии Загреб – Риека мы практически все время стояли. В середине дня мы были уже в Горском Которе, где и стоим до сих пор.

Хотел бы попросить вас из-за специфики самой нашей операции обеспечить нам приоритет на железной дороге. В противном случае еще до прибытия к месту назначения увеличится число потерь. В надежде, что соответствующие товарищи поймут, насколько важно, чтобы враги нашей страны как можно скорее прибыли к месту перевоспитания, прощаюсь.

Анте Раштегорац

S. F. – S. N.

* * *

Пятница, 10 сентября

Англичанин снова появился. Принес нам с Милой кое-какой еды. Моя девочка страшно обрадовалась, когда получила от него шоколадку в виде Микки Мауса. Тут же отгрызла мышонку голову!

Я не смогла скрыть отчаяние и сказала, что каждую минуту жду собственного ареста. Не знаю, что станет тогда с моим ребенком. В этом городе у меня больше нет ни семьи, ни друзей. Мила без родителей точно попадет в детский дом.

Даррелл предложил перевести меня через границу и обеспечить политическое убежище в Англии. От этого у меня случился настоящий нервный срыв и я бросилась в его объятия! Совершенно обезумевшая, на грани сознания, я поцеловала его! И тут же отстранилась, понимая, что совершила страшную