ватной куртке и меховой шапке-ушанке. Нетрудно было догадаться, что это врач Леонид Михайлович Старокадомский, один из немногих, оставшихся в живых, участников экспедиции «Таймыра» и «Вайгача». Славная русская экспедиция открыла в 1913 году Северную Землю и в трехлетнем плавании прошла сквозь льды из Тихого в Атлантический океан.　

Старокадомский освободился от шерстяного пледа, накинутого поверх ватника, быстро переобулся в чесанки и, потягиваясь, начал рассказывать, как идет погрузка.　

— Неужели и вы, Леонид Михайлович, таскали ящики? — спросил я.　

— Ничего со мной не сделается, — спокойно ответил Старокадомский. Тонкими старческими пальцами он разгладил седую бороду и поднял ласковые голубые глаза. — Самую малость помог, и толковать не о чем…　

Мне вспомнились записи из дневника Леонида Михайловича за третье сентября 1913 года, когда он увидел впереди «широко раскинувшуюся, покрытую изрядно высокими горами землю». На другой день здесь высадились моряки «Таймыра», произвели астрономические наблюдения и водрузили русский флаг. Эта территория была объявлена частью нашей страны и получила название Северной Земли. Спустя несколько дней возле Малого Таймыра гидрографы нанесли на карту небольшой островок, замеченный Леонидом Михайловичем; он известен теперь как остров Старокадомского.　

Что повлекло этого пожилого человека снова на Север? Скорее всего — то же, что двигало всеми участниками спасательных экспедиций. Неутомимый полярник снискал симпатии и уважение всего населения корабля. С каким увлечением слушали мы его рассказы о былом в долгие вечера, когда безнадежно застряли во льдах Берингова моря!..　

Прошли сутки, и на палубе «Совета» между нагромождениями ящиков и бочек остались лишь узкие ущелья. Судовые коки сбились с ног: никогда им не приходилось кормить так много пассажиров.　

А в лагере челюскинцев — никаких перемен; самолеты их больше не навещают. Со дня гибели корабля прошло почти шесть недель. Какая удача, что Ляпидевский вывез женщин и детей!..　

Прибыла «молния» из редакции: «Ждем ежедневных вестей. Желаем «Совету» счастливого плавания. Двадцать третьего из Кронштадта вышел на помощь челюскинцам «Красин». Ледокол пойдет через Панамский канал. Наш корреспондент на «Красине» — Борис Изаков…»　

Итак, «Красин» тоже в походе.　

Наконец, мы расстаемся с Владивостоком. «25 марта. В 9 часов 20 минут по московскому времени «Совет» вышел на Север», — этими словами я открыл первую страницу своего «морского дневника».

VIII

Записи на пути к Камчатке:　

«27 марта. Скрылись за горизонтом скалистые берега Приморья. Море встречает нас приветливо: пароход ровным десятимильным ходом идет к Сангарскому проливу. Участники экспедиции получили двухсуточный отдых. Затем начнутся тренировки по радиосвязи, навигации и фотографии, чтобы к прибытию на Север специальные службы экспедиции немедленно начали действовать. Дирижабли будут оборудованы для полетов в тумане без земных ориентиров.　

28 марта. Минувшей ночью, когда хабаровская радиостанция передавала бой часов Кремля, «Совет» вошел в Сангарский пролив, разделяющий японские острова Хоккайдо и Хонсю. Японцы оказывают нашему кораблю чрезмерное внимание: на протяжении нескольких часов во мраке ночи нас сопровождал миноносец; его силуэт возникал то с правого, то с левого борта. Только перед рассветом, когда «Совет» вышел в океан, японцы отвязались. Воды Великого океана спокойны и подозрительно тихи.　

31 марта. Проходим мимо Курильских островов. Крупная зыбь задерживает пароход: за последние вахты делали не больше пяти-шести миль в час.　

2 апреля. Ветер ослабел, идем нормальной скоростью. В кают-компании вывесили большую иллюстрированную газету «За челюскинцами!» После шестисуточного плавания снова увидели берега родной земли — покрытые снегом возвышенности мыса Лопатка, южной оконечности Камчатки.　

3 апреля. В три часа утра «Совет» вошел в Петропавловский порт. Моряки называют его «ковшом». Город окружен подковой гор. Видны прямолинейные улицы, деревянные домики. Идем осматривать Петропавловск — последний город на нашем пути…»　

В Петропавловске нас ждал ворох новостей. На Севере произошли большие события. Начальник местной радиостанции и пограничники ознакомили меня с обстановкой в лагере.　

— Льдина неспокойна, но люди целы, — сказал командир камчатских пограничников.　

А случилось в лагере вот что: мощным напором торосящихся льдов надвое разломало деревянный барак, где раньше жили женщины и дети; части кухни оказались разведенными на полсотни метров. «Все это нас не пугает, но вызывает много дополнительной работы», — передавали челюскинцы.

С нарастающим интересом перебирал я листки последних радиограмм из Чукотского моря: «Аэродром, где садился Ляпидевский, сломало, мы расчистили новый… Температура держится на одном уровне — минус тридцать восемь… Жизнь в лагере идет буднично: в шесть утра возобновляется связь с материком, в восемь — завтрак, после которого бригады отправляются расчищать аэродром, ремонтировать жилища… Пополнили продовольственные запасы, подстрелив двух медведей — самку и годовалого, гулявших возле аэродрома… Следим за продвижением к нам самолетов…»　

С трех сторон к лагерю приближались советские летчики.　

Звено Галышева подходило к Чукотке, преодолев самые трудные и опасные участки.　

Звено Каманина из пяти самолетов «Р-5» доставил в Олюторское, на побережье Берингова моря, пароход «Смоленск». Две машины, попав в пургу, сделали промежуточную посадку между Олюторским и Анадырем. А Каманин, Молоков и Пивенштейн, достигнув Анадыря, полетели через Анадырский хребет прямо на Ванкарем и… исчезли! Пять суток судьба их оставалась неизвестной. На поиски в тундру вышли нарты и пешие партии. И вдруг — радиограмма: Каманин и Молоков… в Уэллене! Они дважды пытались пройти над Анадырским хребтом, но встречали густую облачность. Лететь в тумане было рискованно: ни одна карта не давала сведений о высоте гор. Пришлось снизиться в крошечном поселке, где было лишь пять чукотских яранг. При последней попытке прорваться в Ванкарем летчики подошли к нему на семьдесят километров, но туман снова вынудил их изменить маршрут. Они пошли над берегом Анадырского залива. Борис Пивенштейн остался в прибрежном чукотском селении: он отдал свой самолет командиру звена Каманину, у которого была повреждена машина.　

Нелегким был путь и третьей авиационной группы — Слепнева, Леваневского и Ушакова. Используя все виды транспорта, только двадцать третьего марта они добрались до города Фербэнкса на Аляске. Они прилетели сюда с Джоэ Кроссоном, своим давнишним знакомым; американский пилот встретил наших летчиков на канадской территории, в Уайт-хорсе.　

Аляска не впервые принимала советских полярников. Жители Фербэнкса не забыли, как четыре года назад они встречали самолет «СССР Н-177» с траурным флагом на борту; Маврикий Слепнев доставил тогда на Аляску останки американского летчика Эйельсона и механика Борланда. Сигизмунда Леваневского знали на американском Севере по его прошлогоднему полету. В то время на Чукотке потерпел аварию американский летчик Джемс Маттерн, совершавший кругосветный перелет в рекламных целях авиационной фирмы. На его поиски из Анадыря вышли пешие партии, из Хабаровска вылетел