Тихого океана, сохранившем для истории его имя так же, как оно сохраняется в названии пролива, отделяющего Америку от Азии.　

Сюда, в Берингово море, к Берингову проливу, идет наш «Сталинград».

XI

Из «морского дневника» на борту «Сталинграда»:　

«11 апреля. Шесть часов утра по местному (поясному) времени. В Москве сейчас десятое апреля, двадцать часов. Радисты Литвинов и Попов рыщут в эфире: они — «уши» моего походного корреспондентского пункта. Подробности событий последнего дня составили большую статью. Она уже в Москве. Из редакции прибыло подтверждение: «Радиограмма получена через сорок минут после подачи. Сообщите для опубликования фамилии судовых радистов и связистов Владивостока».　

Эвакуация лагеря идет полным ходом. За день вывезено двадцать три человека, среди них — Ушаков, проживший в лагере трое суток.　

Кренкель держит связь с Ванкаремом и, получив весть о вылете, поднимает вымпел на флагштоке лагеря; по этому сигналу, заметному за несколько километров, на ледовом аэродроме зажигают костры и выкладывают посадочный знак.　

Первым сегодня прибыл в лагерь «Р-5» Каманина; он взял трех человек. За ним Молоков на двухместном самолете вывез четырех пассажиров: трех челюскинцев и Ушакова. Расставаясь с лагерем, пилот предупредил: «Собираюсь к вам нынче еще раз». Слепнев на исправленном «Флейстере» увез шестерых.　

Затем снова прибыл Молоков: на этот раз он удивил всех, взяв пять пассажиров. Пять?! Я послал короткий запрос в Ванкарем: нет ли ошибки в передаче? Как мог Молоков на двухместном самолете вывезти пятерых?　

Михаил Сергеевич Бабушкин любезно отвечает на мой запрос: «Молоков использует для перевозки пассажиров парашютные ящики под нижними плоскостями. Без особого комфорта, но с полной надежностью, это дает возможность брать в каждый рейс дополнительно двух человек. Пассажиры не обижаются. Машинист Мартисов, прилетевший в таком ящике, утверждает, что чувствовал себя в полете превосходно».　

Население лагеря стремительно убывает. Среди оставшихся на льдине — Шмидт и капитан Воронин. Передают, что Шмидт серьезно болен; по мнению врача «Челюскина», у него воспаление легких. Однако начальник экспедиции отказывается лететь на материк, пока не будут вывезены все челюскинцы: «Мы с капитаном последними покинем лагерь».　

Близится рассвет. На судне спят все, кроме вахтенных».　

Это — моя последняя запись в «морском дневнике». Нахлынули новые события. Они не оставляли времени для ведения дневника.　

Одиннадцатого апреля посадочная площадка лагеря походила на настоящий аэродром: в течение нескольких часов семь раз давали старт самолетам. Каманин в три приема вывез на материк пятнадцать человек, Молоков — четырьмя рейсами — двадцать. Во второй и третий полеты он брал уже по шесть пассажиров; полярники, которые накануне недоверчиво поглядывали на узкие сигарообразные ящики под плоскостями, теперь сами изъявляли желание занять «одиночное купе». Пассажир прижимает руки к туловищу, его «пеленают» в теплое и, как мину, вводят головой вперед в отверстие. Пространства для движений у него не остается. Но все же в этом ящике не менее удобно, чем в кабине борт-механика, когда в нее втискиваются четверо.　

Последним рейсом одиннадцатого апреля Молоков перевез Шмидта, врача Никитина и плотника Юганова. Начальник экспедиции подчинился требованию правительственной комиссии, приказавшей немедленно эвакуировать тяжело больного Шмидта на материк. Он покинул лагерь семьдесят шестым. На льдине осталось двадцать восемь полярников.　

Если не подведет ледовый аэродром и погода, через день-два эвакуация закончится. Молоков, Каманин и Слепнев — на старте в Ванкареме. На анадырском аэродроме, занесенном пургой, готовятся к полету через хребет Водопьянов и Доронин. Утопая по пояс в снегу, командир звена Галышев и его механик помороженными руками ремонтируют испортившуюся помпу. Нетрудно представить себе настроение пилотов: преодолев труднейшие препятствия, оставив позади длинный и опасный путь, они завязли на последнем этапе. Безнадежно застрять в неистовую пургу, зная, что тебя ждут, что ты можешь и должен оказать помощь людям!.. И ничего нельзя сделать, только — ждать! Ждать, пока синоптик, потерявший сон, прибежит с радостным лицом и торжественно воскликнет: «Летная погода!..»　

Этот час наконец настал. Первым из Анадыря стартовал Водопьянов. «Хоть одного, да вывезу!» — сказал пилот. Он полетел напрямик через Анадырский хребет, вдвое сокращая путь. Его предупредили: две попытки Каманина одолеть горы не удались. Водопьянов был непреклонен. День выдался ясный. На высоте тысяча восемьсот метров «Р-5» прошел над хребтом. Ветер сильно сносил машину, и Водопьянов очутился западнее цели — на мысе Северном. Здесь он провел ночь, а утром двенадцатого апреля перелетел в Ванкарем, где встретился с товарищами.　

К ним присоединился и Доронин. Он оставался с Галышевым в Анадыре, не желая покидать друга и надеясь, что капризную помпу удастся исправить. «Придется поднять мотор», — объявили механики. Вылет задерживался минимум на сутки. «Буду ждать», — сказал Доронин. Галышев запротестовал: «Улетай, ты нужен там!..» Доронин направил свой серебристый моноплан через залив Креста, мимо острова Колючина, к Ванкарему. Его встретили торжественно: пять самолетов в сборе!

Двенадцатого апреля Слепнев повел «Флейстер» с больным Шмидтом на Аляску. Его сопровождал Ушаков.　

Едва скрылся «Флейстер», на старте ванкаремского аэродрома, вздымая снежные вихри, закрутились винты трех самолетов. Каманин, Водопьянов и Доронин поднялись в воздух. Последние жители лагеря двинулись к ледовому аэродрому.　

В этот день три самолета сделали шесть рейсов. Каманин, трижды посетив лагерь, вывез тринадцать полярников. Водопьянов в два приема взял семерых; на долю Доронина пришлись двое. На льду Чукотского моря остались последние шесть челюскинцев.　

В моем блокноте сохранилась запись:　

«Последние шесть: заместитель начальника экспедиции Копусов, боцман Загорский, механик Погосов, радисты Кренкель и Иванов, капитан Воронин. Все их товарищи — в полной безопасности. Шестеро встали на последнюю вахту. Сколько она продлится? Пятнадцать — восемнадцать часов… Три «Р-5» и моноплан Доронина на старте в Ванкареме. Одна ночь, только одна ночь! Хочется верить, что она пройдет спокойно, что не повторится ни тринадцатое февраля, ни девятое апреля…　

Солнце выглянуло над Тихим океаном и освещает «Сталинград», идущий Беринговым морем. Не покидаю радиорубки. Василий Литвинов замер, слушая эфир. Вдруг он делает резкий жест: внимание! Из-под руки радиста быстро появляются буквы, рождающиеся из точек и тире… Людмила Шрадер повторяет сообщение из лагеря: «Сейчас получено радио с мыса Ванкарем о вылете к нам трех самолетов. Зажигаем последний дымовой сигнал. Прекращаем радиосвязь. Через полчаса Воронин, Копусов и Кренкель покинут лагерь, оставляя поднятым, на вышке советский флаг. Направляемся на аэродром, где уже находятся наши товарищи Иванов, Загорский и Погосов».　

Настали последние часы лагеря в Чукотском море…»　

Три пилота вылетели одновременно. Через пятьдесят минут они заметили дымок. Первым снизился Каманин,