удивительного в том, что озлобленные волчата объединились против той, чьего отца казнили.

Но они потерпели бы. Отложили бы расправу, если бы из-за меня их жизнь стала чуточку слаще. Можно сказать, я сама нарвалась.

Буквально на следующий день я увидела, как старшие девочки обижают Соню. Похоже, она понимала, что конфеты отберут, поэтому съела почти все, пока Анна Гавриловна следила за порядком.

При Анне Гавриловне девочки вели себя тише, скромнее. Та была воспитательницей строгой, но справедливой. И обижать младших она не позволяла. Могла и уши надрать, если кто-то, по ее мнению, выходил за рамки дозволенного.

Другая воспитательница, Екатерина Федоровна, за дисциплиной следила своеобразно. Она назначала старшую из числа своих любимиц и позволяла ей устанавливать свои порядки. При ней старшие девочки вели себя развязно, не опасаясь последствий.

Бедную Соню зажали в углу спальни и дергали за волосы — в наказание за то, что она съела почти все сладости, не поделилась с «подругами». Соня заливалась слезами. И так тихо, обреченно, что внутри меня словно что-то надломилось.

Яра прошла бы мимо. Яра сделала бы вид, что ничего не заметила. А я — не смогла. Даже зная, что все мои беды из-за Сони, из-за ее слабости.

Жаловаться друг на друга в приюте было не принято. Таких девочек называли доносчицами, и жилось им вряд ли лучше, чем Яре. Она, а вместе с ней и я, помнила лишь об одном таком случае. В столовой разбили две тарелки, и Анну Гавриловну почти уговорили, что это произошло случайно, но одна из новеньких девочек заявила, что это ложь, что она видела, что посуду портили нарочно. И виновных наказали.

Мы с Ярой помнили и то, как ябеде устроили темную.

Я предпочла бы, чтобы Яра делилась со мной светлыми воспоминаниями. Ведь они, наверняка, есть. Лучше бы я узнала о том, как ей жилось дома, с родителями. Чему и как ее учили, кем были ее мать и отец. Однако все, что происходило с Ярой до приюта, от меня спрятали. И приходилось «вспоминать» лишь ужасы.

В очередной раз сказав себе, что Яра — это я, и наоборот, я отправилась в комнату воспитателей. Екатерины Федоровны там не было, это я знала точно. Вечерами она предпочитала пить чай в компании поварихи, на кухне. Зато там стоял телефон.

Впервые я осознала, какая здесь связь, еще в больнице. Пузатый аппарат с трубкой, присоединенной к корпусу пружинным проводом, с диском и нарисованными на диске цифрами. От аппарата тянулся провод к розетке, но не электрической, а телефонной. Я решительно отказывалась понимать, как работает эта допотопная техника. Но пользоваться телефоном научилась.

Доносчиков не любят? Плевать. Хуже, чем есть, не будет. Спорить с старшими, ввязываться в драку — это проигрыш. И Соне не помогу, и сама огребу. Разговаривать с Екатериной Федоровной тоже бесполезно. Но в больнице я узнала, что есть отдел, оперативно реагирующий на жалобы о нарушении закона. Да от Матвея и узнала. Он спросил, отчего я не пользуюсь возможностью, если меня обижают. Пришлось объяснять, что тот, кого бьют, номер телефона не наберет. А после… на кого указать, если я не знаю, кто бил?

Короче, мне этот способ не подходил. А вот Соне поможет.

Номер телефона я запомнила. И набрала его без колебаний.

— Слушаю. — Голос в трубке показался мне сухим и безэмоциональным.

Я отбарабанила адрес приюта и сообщила, что прямо сейчас старшие девочки избивают малышку с одобрения дежурного воспитателя.

Матвей говорил, что все звонки на этот номер записываются. То есть, проигнорировать сообщение можно, чисто теоретически, а практически никто не рискнет так поступить, потому что при разбирательстве будут доказательства, что сигнал был, а реакции не последовало.

«Если скажешь точный адрес, сотрудник безопасности появится сразу, — учил Матвей. — Практически мгновенно».

На мой вопрос, как такое возможно, он не ответил. Улыбнулся загадочно… и все. Скорее всего, сам не знал. Подозреваю, что здесь и телепортация в ходу. И…

— Где? — За моей спиной раздался мужской голос. — Показывай.

Я испугалась так, что подавилась криком. Он, и правда, телепортировался⁈ Или…

Мужчина в черной форме. Ни погоны, ни значок на мундире мне ни о чем не сказали. Не разбиралась я еще в местных знаках отличия. Только и хватило сил, чтобы отвести его в спальню, где старшие, войдя во вкус, щипали Соню, наслаждаясь ее плачем.

— Воспитатель? — все так же сухо спросил мужчина.

— На кухне, — выдохнула я.

В дальнейших разборках я, само собой, участия не принимала. Все случилось как-то быстро и тихо. Соню куда-то увезли, зачинщиц заперли в чулане, Екатерину Федоровну отвели в кабинет директора. Вскоре в приют примчался и сам директор, полновато-лысоватый Борис Борисович.

Матвей оказался прав, замять происшествие не удалось.

О моем участии знали все, потому что видели, что это я привела мужчину, оказавшегося сотрудником службы имперской безопасности. Побеседовал он и со мной.

— Как… Соня? — спросила я.

— С ней работают психологи, — сказал мужчина, представившийся Александром Ивановичем. — Над ней давно издевались?

— Давно.

— Почему не сообщила раньше?

— А где я могла узнать ваш номер? — спросила я в ответ.

— Кстати, как ты его узнала? — Он усмехнулся.

— Знакомый один подсказал. Княжич.

— А, Шереметев…

Его осведомленность не показалась странной. Для человека, умеющего так быстро перемещаться в пространстве, узнать обо мне все — пара пустяков.

— Соня вернется?

— Да. Но здесь не будет тех, кто ее обижал.

— Появятся другие. И я не уверена, что вы взяли всех. Это исполнители. Есть кто-то, кто руководит…

— Имена?

— Не знаю. — Я отрицательно качнула головой. — Если бы я знала…

— Недавно здесь избили тебя.

— Здесь постоянно кого-то бьют.

Александр Иванович помолчал, словно обдумывая что-то.

— До утра доживешь? — спросил он вдруг. — Я постараюсь помочь.

— Придется. — Я повела плечом. — Куда деваться-то…

Что-то, и правда, сдвинулось с мертвой точки. Похоже, я постучала в нужную дверь.

Но силу злости тех, чей покой был нарушен жалобой, я недооценила. В том, что мне будут мстить, я не сомневалась. Полагала, что не сразу, но ошиблась.

Они пришли на исходе ночи, едва забрезжили утренние сумерки. Я не спала, и, скорее, почувствовала, чем услышала, осторожные шаги.

Один… Два… Три!

Я резко вскочила на кровати, отбрасывая одеяло.

— Держи ее! — крикнул кто-то.

«Хватай ведьму!» —