– Нервишки, – сказал Чуров Шефу. – Вроде особо не нервничаю, а открыть не могу. Просто сегодня день такой, ну, день такой, м-м…

На этих звуках Чуров наконец подцепил нутро замка, дверь щелкнула и отворилась.

Шеф встрепенулся и зашёл на веранду. Там было хорошо. Висел серый тюль. Стояли сапоги Чурова, а рядом мамины, красные, и бывшие бабушкины, те, с треугольничками. На клеёнке лежала засохшая луковка в крышке от банки.

Внутри дома было хуже – сыро, пусто и темно. Всё вконец потускнело и поблёкло. Никогда, даже в дни детства Чурова, не бывало здесь по-настоящему весело, но раньше этого было и не надо, а теперь дом показался Чурову склепом. Он покосился на мамину кровать. Как мама застелила её, так всё и осталось. Я спать, а ты как хочешь. Эта фраза и раздражала Чурова, и нравилась ему. В этой фразе была свобода, эта фраза служила матери вместо отдельной комнаты, которой у неё никогда и нигде не было. Одновременно этой фразой мать признавала взрослым и свободным самого Чурова, имея в виду, что они весь день были вместе, но это не значит, что он должен лечь спать в одно время с ней. Но в то же время мать как бы и просила Чурова уважать её сон (хотя ни Чуров никогда не шумел вечером, ни мать не обращала внимания на шум и свет: засыпала она быстро, спала крепко).

Чуров погляделся в серебристое зеркало. Комнату в зеркале слегка перекосило. Виляя хвостом, прошёл Шеф. Понюхал ведёрко под умывальником и гавкнул. В ведёрке валялась сухая дохлая мышь.

– М-да, – сказал Чуров. – Ну, давай-ка здесь хорошенько проветрим, а сами пойдём траву косить. Шеф!

Они прошли в дровяной сарай. Там было темно, только солнце светило сквозь щели. Чуров взял косу, скинул куртку и вышел в сад.

Косил он чисто. Солнце светило ярко, сад быстро высыхал. Когда уставал, брался за грабли. Шеф обследовал участок, мелькая там и сям за кустами. Пару раз негромко гавкнул, обнаружив свежие кротовьи норки, но видя, что Чуров охотиться не хочет, лаять перестал – только искал, нюхал и рыл. Чуров между тем выкосил всё, что росло внутри забора, и ещё немножко за забором, сгрёб в кучи и принялся носить на яму охапки сырой от росы травы, зацветающих сорняков, колючек, вьющихся плетей.

Когда он уже почти всё скосил, его поприветствовал со своего двора сосед.

– День добрый!

– Добрый! – откликнулся Чуров.

– Что так долго не приезжали?

Чуров сообщил ему траурные известия, сосед заохал и принялся расспрашивать, и вопрос за вопросом они добрались до тех последних трёх дней. Конечно, соседу Чуров выдал сокращённую версию, предназначенную для тех, кто ничего не смыслит в кардиологии.

– Она, – рассказывал Чуров, – вообще не собиралась умирать. Я потом её сумку разбирал. Она там, в больнице, бахил набрала. Чтобы потом, значит, в них по поликлиникам ходить. Взяла с собой из дома кучу книг каких-то, биографию Черчилля. Когда легче станет, читать чтобы. А после операции… Она так и не начала сама дышать. Пролежала день, хуже, хуже – и утром умерла. Полиорганная недостаточность… Это когда все системы организма отказываются работать.

Сосед, как видно было Чурову, печалился. И понятно: столько лет проводил лето рядом с такой милой соседкой, как мама Чурова, и вдруг её нет.

– И что – теперь продавать будете?

– Да, продаю, – сказал Чуров. – Уже минут на пятнадцать опаздывают. А вон, кстати, похоже, они.

* * *

Точно, это были они. Мужчина и женщина, оба полные, высокие, лет сорока пяти или пятидесяти, ходили по улице туда-сюда и высматривали признаки: номер дома, цвет, – пытаясь угадать, туда ли они пришли.

– Сюда! – сказал Чуров. – Заходите!

Мужчина и женщина подошли.

– День добрый, – сказал мужчина очень приветливо, но нерешительно.

– Добрый, – сказал Чуров. – Не бойтесь, не кусается. Шеф, сидеть.

Покупатели гуськом обошли за Чуровым вокруг домика.

– У вас вплотную, – отметила женщина.

– Да, у нас везде соседи, – подтвердил Чуров.

– Комаров, наверное, много?

– М-м! – пожал плечами Чуров.

Мужчина легонько пнул берёзу и посмотрел вверх. Чуров попытался представить себе, о чём он думает, но не смог.

– Хорошее место, – сказал мужчина Чурову – Мне нравится. Тихо, приятно, окультурено, – подчеркнул он, глядя на яблони. – Единственное, с заездом не очень понятно, но это можно решить. Мы всё посмотрели и вам позвоним.

– Спасибо! – покупатели поблагодарили Чурова, попятились, чтобы дать ему открыть ворота, и гуськом вышли на улицу.

Чуров отметил, что они не только не зашли в дом, но и даже не посмотрели на него. Вернее, они смотрели сквозь дом – так, будто его и не было вовсе. Конечно: это только для Чурова тут есть дом и есть на что смотреть. Так-то развалюха. Если участок купят, дом новый будут строить. Какой-нибудь финский, хонка-вагонка.

Чуров поискал глазами Шефа, нашёл его и вернулся к очередной охапке травы. Взял её, набрал побольше, прижал к животу и понёс на яму. Трава кололась, часть её была сухие трубочки тысячелистника, часть – свежий ядрёный осот и сныть. Она густо пахла разными тёмными и светлыми запахами.

Бедная мама. Бедная маленькая мама, – подумал вдруг Чуров.

Теперь сад был аккуратно выкошен, а дом – проветрен. На веранде уже стало и свежо, и жарко. Чуров подсоединил баллон с газом, накачал воды на колонке и приготовил себе обед: разогрел на сковороде пять картофелин и банку тушёнки. Чуров не стал накрывать на стол – сел есть на ступеньках веранды. Занавески, прикрывавшие веранду от мух, качались, а сверху побрякивали.

– Кушаете? – окликнул сосед из-за забора. – Лучку молодого не хотите?

Он потряс над забором пучком зелёного лука.

– Спасибо, – Чуров подошёл и лук взял.

– Ну, как покупатели? Сошлись в цене?

– О цене пока не говорили, – сказал Чуров. – А сколько может стоить такой участок?

– Толя в прошлом году продавал, племянник Георгия Иваныча покойного, триста пятьдесят тысяч дали, – сказал сосед. – Но там хуже, у него под уклон, и земля никакая. Вы можете полмиллиона смело просить.

– М-м! – только и сказал Чуров.

Сосед исчез. Чуров вывалил остатки тушёнки из банки, угостил Шефа. Послеполуденное солнце светило неярко, но отчётливо. Ветра почти не было, но занавески чуть покачивались. Короткая дорожка от крыльца к воротам поблёскивала каплями воды.

– Не буду я ничё продавать, – сказал Чуров Шефу. – Возня какая-то непонятная. А чё получишь? Полмиллиона, ерунда. Даже машину нормальную не купить, не то что квартиру там. Ну а машину если, куда опять же ездить, если дачи нет?

Шеф был совершенно с ним согласен.

* * *

Спустя пару часов Чуров уже шагал обратно на станцию по рельсам одноколейки, заросшей иван-чаем. Шеф бежал впереди. Чурову пришло сообщение, он достал телефон, но сообщение оказалось просто предупреждением МЧС о будущей грозе, так что Чуров хотел уже сунуть телефон обратно, но потом остановился и решил заодно наконец стереть оттуда мамин номер, чтобы вечно на него не натыкаться.