— недалече. Вот сиверко-полуночник наш задует — и под парусом побежим.

— Может быть, на шлюпке? — предложил было Архип Иванович, но Степан не согласился.

— Такое место, хотя шестеро будут грести, пожалуй, не выгребешь, а за парусом безустально просидим хотя бы целые сутки и за это время ой-ой где будем. Вдвоем и побежим, там осмотримся, — заключил Степан.

— Ну ладно, пойдем вдвоем, — согласился Архип Иванович, — а ты вот что мне скажи. Лес я найду; а вот чем я его плотить буду? Нечем увязывать. Нет у нас ни одного конца цинкового троса или хотя бы пеньковой снасти. Такая загвоздка с такелажем!

— Тут тебе загвоздки-то будут на каждом шагу, — усмехнулся Степан и посоветовал: — Ты вот что, милый, своих молодцов на лодке с ха-а-рошей кошкой погоняй как следует. Когда сплав закрыли, такелаж-то увезли… да не весь ведь увезли; тут столько потопили цепей и цинок[3], что наловишь, пожалуй, себе. Ну, которые цепи давно лежат, так их за это время песком, поди, замыло, но не очень замыло, так, чуть-чуть, и потому ты ха-а-рошую кошку возьми, какая есть тяжелее всех.

Прибежали. Река впадала в широкую плоскую губу. У поворота морского берега еще стояли скалы, а затем обрыв круто уходил под песчаные лепешки отмелей, и случись в бухте, вдоль кромки воды, какая-нибудь растительность, — можно было бы сказать, что это берег не моря, а лесного озера. Те свирепые волны, что бросались без устали на каменный пояс берега, недалеко забегали в бухту. Вывернется такая с моря, побежит, закинув гребень, да словно зацепится за песок. Сколько их, таких горячих, ни заскакивает в бухту, — все кончают одинаково. Соберутся над морем во всю ширь черные тучи и гонят перед собою высоченные волны. Сами, подбежав к берегу, словно поднимутся выше и летят себе озираясь, а волнам тут конец приходит.

Лесу оказалось много. Штабеля тянулись за штабелями, и между ними узкие проходы, как глубокие траншеи. И во всех этих лесных ущельях не встретилось ни души; некому и не от кого было караулить лес.

— Елка-то какая! — хвалил Степан. — Ты расколи ее, — она словно сахарная. Три года выдержанная, первосортная. За этот лес сейчас любая фирма из-за границы чистоганом выложит деньги. А звон-то какой! — стучал Степан суставами пальцев по бревну, будто горшки продавал.

Поездили они вдоль и поперек бухты. Архип Иванович меряет дно и только крякает, а Степан его утешает:

— Конечно, в весеннюю пору, когда река в полной воде, было бы легче. Река-то ведь сама ухода требует. Она сама в себе свою смерть несет… Почерпай песок и получишь глубокий фарватер — пароходу дорога. А так река чахнет. Разный хлам тащит, по пути намоет песку, глины, — в быстрине все пролетает без задержки, а в устье идет морской прилив встречу речной воде. Течению шабаш, и все, что умчала река от берегов, тут оседает на дно. Где пароход ходил, глянь — песчаная плешина. Сколько помнится мне, — реку никогда не чистили, песок, то есть, не черпали. Ну, да ты особо-то не горюй: до войны работали и лес сплавляли. А за три года не так уж намного поднялись мели. Три года для реки — срок невелик. Сполгоря, выкрутишься.

Архип Иванович все прикидывал, как ему «выкручиваться» из песчаных мелей. На лодке к берегу не подъехать за полверсты, и похоже, что лес отсюда не взять. В этом была главная, как говорил Степан, «загвоздка».

Рассказал старшина начальнику о своем открытии. Но оказалось, об этом лесе начальник знал и к предложению Архипа Ивановича отнесся недоверчиво.

Не много ли старшина берет на себя? Обследователи, осмотревшие это место еще в прошлом году, сказали, что сплав на реке закрыт с начала войны, все приспособления уничтожены, подход к берегу затруднен мелями и лес не представляется возможным вывезти.

«Мало того, что до воды катать лес далеко, так к берегу на километр не подойдет ни один буксир», — подумал начальник, глядя на карту, и ответил Лукошину:

— Нет. Пожалуй, только обнадежишься, а потом на тебя будут кивать, как на хвастуна.

— Товарищ начальник, я об этом ночи думал, — убеждал Архип Иванович, — ничем мы не рискуем. Этому делу до поры до времени не давайте огласки. Поедем за дровами. Привезем дров — хорошо, привезем лес — еще лучше. А если не попытаем, так и не выясним, — можно его взять или нельзя.

— Ну, давай посмотрим, что тебе для этого нужно.

— Десять человек — не меньше…

— Дам пятнадцать, если потребуется. Еще что?

— Брюки, фуфайки ватные, костюмы резиновые на всех и три комплекта запасных.

— О резиновых костюмах заикаться нечего. Сам знаешь, — приказано на хозяйственные работы не давать ни под каким видом.

— А вы, товарищ начальник, выдайте их мне на боевую подготовку, — улыбнулся Лукошин.

— Ну, еще канаты ты у меня попросишь, — продолжал начальник.

— Так ведь нет их у вас все равно. Сами как-нибудь уж будем выкручиваться, — сказал Лукошин, правильно угадав, что после такого ответа начальник подобреет. Начальнику пришлось согласиться на то, чтобы, кроме двух шлюпок, выделить еще небольшую баржу и чтобы катер отвел эту флотилию на буксире.

Видя, как аппетит Архипа Ивановича увеличивается с каждой секундой, начальник поспешил сказать:

— Ну, ну, значит, все! Действуй! Добро!

Но старшина как будто не слышал слов начальника и продолжал не спеша:

— Товарищ начальник, а вот цепи-смычки с замками есть ведь у нас на складе…

— Так это от бонового хозяйства. Ты еще буйки запросишь.

— Совершенно верно, — парочку надо.

— Ну и все! все, все! На этом кончено! Когда будет дело сделано?

— Считаю два дня на подготовку. Затем, если шторма не будет, дней двенадцать вместе с дорогой. Итого — две недели.

«Ну прыток, — подумал начальник, — за две недели две-три тысячи кубов! Либо я ничего не понимаю, либо он ошибается», — и вслух заключил:

— Тогда в нынешнем году успеем построить причал.

— Совершенно верно, товарищ начальник, для загрузки ряжей готовьте камень. Мне и сейчас вот нужно его, разрешите подорвать скалу.

* * *

Матросы Глебов и Заикин вдвоем взваливали на тачку оторванные взрывом увесистые обломки известняка.

— Каменья-то зачем нам? — ворчал Заикин.

— Будем море мостить, голова! Давай покрупнее, там глубоко, — шутил Глебов. Краснея от натуги, он осторожно клал камни пудов по пяти и потом бережно опускал их по доскам в трюм, беспокоясь, как бы «камешки», стукнув, не проломили днище баржи.

Заикин был рад, что его взяли на флот. Получив обмундирование в полуэкипаже, он любовно оберегал складки на рукавах форменки, туго перетягивал талию