Едва взойдя на мостик, Архип Иванович сразу объявил свое мнение, что немедленно надо заводить буксирный конец на «сигару».

— А сводку погоды знаете? — спросил командир.

— Знаю.

— Ну вот и все! Какая игра будет, — посмотрим. А то оттяну тебя от берега и брошу, и артистов на «сигару» высажу. Вот у вас будет тогда настоящий концерт, — усмехнулся командир. — Знаешь, что за ваши дела командующий прислал к вам целую концертную бригаду? — спросил он Архипа Ивановича.

— Это хорошо. А вот как мы пойдем? — озабоченно спросил старшина.

— Ну, это мы со штурманом решим, — ответил капитан-лейтенант и продолжил: — Выбирайте буксирный конец на шлюпку и заводите на «сигару».

— Я пойду на плоту, — сказал Архип Иванович.

— Оставить трех человек на «сигаре», двух — на барже, сам вернешься на корабль.

— Есть, — ответил старшина.

Тральщик, чуть отрабатывая машиной, чтобы не сносило на волне, медленно приближался к «сигаре». Шлюпка тяжело отвалила от него, матросы разом ударили веслами и, напрягаясь всем телом, далеко назад откидывали корпус, подтягивая обеими руками весло к груди.

— Кому-то надо остаться на «сигаре», — сказал Архип Иванович, когда буксирный конец был укреплен.

— Я! Я! — вызвались Заикин и Глебов.

— Так мы же, товарищ старшина, с одного расчета, — вышел вперед Белобров.

— Ну, добро. Надо еще на барже кому-то быть.

— Это мы с Николаевым, — объявил Грицаев.

— Всем на «сигаре» обвязаться концами. Одна шлюпка останется при вас.

— Прикажите и эту поднять, нам с нею будет одна морока, — возразил Белобров.

— Вам останется шлюпка, — сказал Архип Иванович Николаеву.

Рядом с буксирным канатом от тральщика к «сигаре» и от «сигары» к барже пропустили тонкий линь.

Тральщик вытянул в прямую нитку буксир, «сигара» нехотя сунула нос навстречу волнам. Отдали швартовые с якоря-сруба, брошенного теперь на потеху шторму. Последней двинулась баржа с привязанной шлюпкой, и караван лег на курс.

Порядок каравана не нарушался, машина тральщика работала, но как будто бы все застыло на месте, до того медленно было движение корабля и «сигары», баржи и шлюпки.

Ехавшие на тральщике артисты спустились в кают-компанию продолжать игру в домино. Только солистка осталась на палубе, и новый дежурный терпеливо объяснял ей, что на «сигаре» и на барже оставили людей не зря. Им там опасно и неуютно, но, если «сигара» начнет расползаться, они должны крепить лес, а оборвись канат — без них не завести на «сигару» новый буксир.

— Вы теперь наши союзники, — шутил командир, поглядывая на Архипа Ивановича. — Что, если нас всех вместе трахнет о скалы? А? И все из-за вас.

Старшине, откровенно говоря, было не до шуток. Он неотрывно смотрел за корму, и почему-то вспомнились ему слова охотника Степана:

«Ну, повидаемся еще. Обратным-то ходом завернешь, наверное, и мне подкинешь лесу поди на новую избу».

«Пожалуй, повидаешься», — вздохнул Архип Иванович и вслух произнес: — Советовать не мое дело, но шел бы я вдоль берега.

— На скалы хочешь? — спросил командир.

Старшина молчал. Он сердился на себя за то, что в суматохе лично не проверил, как закреплен буксир.

Шторм разыгрался по-настоящему. Кажется, что может быть ласковее и нежнее воды, а поди ж ты! Волна бьет в гранит, словно тараном в стену… Только утес может противостоять такому напору. Все созданное руками человека, казалось, должно было уступить захлестывающим волнам, сплющиться, рассыпаться, утонуть… Впрочем, море не стремилось поглотить все, что попало, наоборот, — зазевайся вблизи берега какое-нибудь суденышко, — моментально зашвырнет его на камни. Потому-то застигнутое бурей судно всегда бежит от спасительного, казалось бы, берега в открытое море. И там мечется среди волн день, другой, неделю, — все время, пока неистовствует море.

Кругом волны. Иные проскакивали мимо борта, ветер свистел им вслед, а они, растрепанные, летели по обе стороны корабля, другие — переливались через палубу, скрывая фальшборт. Вода по-голодному урчала, уходя за борт через штормовые портики, видимо, досадуя, что не досталось никакой добычи. Ветер, издали заметив жертву, налетает, мечет пену и свистит в ушах. Тут терпи, работай машиной, отыгрывайся на волнах и желай одного — не толкнуться бы обо что-нибудь.

Еще хуже положение корабля небыстроходного, отягощенного буксировкой. Тут не разбежишься особенно. Либо руби буксир и бросай на произвол груз, либо покоряйся судьбе и загадывай, — не заглохнет ли машина? Не распорет ли днище каменная банка?

Встречая «сигару», волны перескакивали через нее. Трое друзей цеплялись за скользкие бревна. Их часто смывало. Привязанные веревками за один кнехт, они чувствовали связь между собою, и каждый, поднимаясь на плот, помогал вылезти другому, проверяя при этом, — не потерял ли тот сознания.

Нос у Заикина посинел, натянутая улыбка делала его лицо деревянным и растерянным. Глебов тихонько хлопнул резиновой перчаткой по его голове, обтянутой шлемом:

— Ну что, романтик, о бое мечтал? Чем тебе это не сражение? Служил в матросах, послужи в русалках!

— Бревна наши хвойной породы, вода кругом соленая, вот и получаются для укрепления нервов хвойносоленые ванны, — пошутил Белобров, следя за волною, и тотчас предостерег: — Полундра!

— Ладно тебе языком-то трепать! Пусть Николаев с Грицо, глядя на нас, зубы скалят, сидя на барже-то, — мрачно отозвался Заикин, прижатый водой к Глебову.

— Им хуже, — возразил Глебов, — вылетит кто из баржи, — в пять раз выше нашего забираться обратно. Воду отливать им тоже не очень весело.

Белобров с Глебовым угадывали, что шторм не вошел в настоящую силу, но тут же утешали друг друга:

— Держись, держись, ребята! Командир не останется в море лишний час. Он на своем тральщике исходил все заливы и поставит «сигару» в надежное место. И тогда мы снимем наши костюмы. А то еще раньше сменят с вахты. Линь-то недаром пропустили, они и шлюпку и кого хочешь к себе подтянут.

Заикин держался. Резиновый шлем плотно обтягивал голову и лицо. От этого в висках начиналась боль и резало подбородок. Погружаясь в воду, Заикин обеими руками хватался за скобы, угадывая величину новой волны по тяжести, давящей на плечи. С этого момента исчезали звуки, перед открытыми глазами мелькали пузырьки воздуха, увлеченного волной с поверхности в глубину. Дыхания не хватало, и казалось, — не дождешься, когда вынырнешь наружу и судорожно глотнешь воздуха, так что в горле его ощущаешь упругим комком.

Если отпустить скобу, — скорее выкинет на поверхность, но вдалеке от «сигары». И как ни казалась веревка крепка, все-таки страшно было, когда тебя уносит в пучину одного, потом выбрасывает так, что за гребнями волн не сразу увидишь «сигару». Оборвись что-нибудь в этот момент, когда тебя тянет вниз, и не выберешься больше на