Стоя тогда передздоровым мужланом, я понимала, что драки с деревенскими мальчишками мне непомогут. Однако этот мужик был неповоротлив. На моей стороне была ловкость, наего - грубая сила. Когда он кинулся прямо на меня, намереваясь схватить, то кего удивлению я легко увернулась от его загребущих ручек. Здоровяк уже сноваповорачивался ко мне, но уже не с противной ухмылкой, а с перекошенным от гневалицом. Наверное он думал, что я заплачу, буду хныкать, чем несомненно порадуюего. Но у меня на лице была только решимость. Я собиралась уже убегать, так какя не была больше в тупике и не стоять же мне в самом деле и ждать, чтобы вследующий раз он схватил меня. В конце концов я быстрее его и ,убежав, могуспрятаться там, где не пролезет его толстая задница, но меня что-то остановило,точнее кто-то внутри меня. Темная. Она начала посылать мне картины того, чтоИМЕННО хотел сделать со мной этот мужлан. Во мне начала закипать ярость. Я ужене хотела бежать и прятаться. Я не жертва. Я буду охотником. В следующий миг,мужик схватил меня. Я не помню, что точно случилось после того, как он этосделал. Все было смазано. Просто я моргнула и посмотрела в остекленевшие глазамужика. Он упал вместе со мной. Лихорадочно высвободившись, заметила нож, воткнутыйпрямо в сердце. Проблема была в том, что я не помню как это делала, а сомненийв этом не было. Нож был мой. Угрызений совести я не чувствовала. Я простостояла, хладнокровно думала, смотря на убитого мною человека. А затемразвернулась и побежала прочь оттуда.

* * *

Мы должны пересечьграницу через три дня. Но Габриель говорил мне, что нужно поспешить и в этом ябыла с ним согласна. Как только мы пересечем границу, нам надо будет еще деньехать до столицы.

Услышав лошадиный топоткопыт, я оглянулась и увидела Габриеля догоняющего меня. Как только мыпоравнялись, он сказал с улыбкой:

- Я все-таки догналтебя!

Мне ничего неоставалось, как ответить:

- Молодец.

Воодушевление его сразусникло, но он не сдался и еще раз попытался втянуть меня в разговор. Яотделывалась короткими ответами. Наконец, он с громким вздохом спросил:

- Почему ты такая?

Еще никто не задавалмне этого вопроса. Если честно, то никто вообще никогда не задавал мне вопросов.Люди хоть глупы, но все же они инстиктивно чувствуют исходящую от меняопасность.

- Какая уродилась, -пожала плечами я.

- Нет... - покачалголовой Габриель. - Ты как будто прячешь все свои эмоции, замуровываешь их затолстой стеной, чтобы никто их не видел. Почему? - он в который раз посмотрелна меня, прямо в глаза, ожидая ответа. Никто никогда не смотрит мне в глаза. Неуслышав моего ответа он продолжил. - Я просто пытаюсь узнать тебя лучше,почему...

Я прервала его:

- Зачем?

-Что зачем? Узнать тебялучше?

Я согласно кивнула,подтвердив его вопрос. Он пригладил волосы.

- Просто я никогда невстречал таких странных девушек как ты.

Я не поняла, был ли этокомплимент или... я же уже говорила, что у меня совершенно нет опыта в делахфлирта, заигрывания и прочего. С одной стороны это звучало, как комплимент. Тутприсутствовал скрытый подтекст "ты не такая, как другие", а с другойстороны с кем он меня вообще сравнивал? Со шлюхами, которых он подлавливает накаждом углу в любых посещенных им городах, если учесть что эти девушки сами непрочь "повеселиться" с вампиром?

Я взглянула наГабриеля. Он продолжал улыбаться ангельской улыбкой. Я давно заметила, что унего очень милая улыбка. Когда он улыбается, тебе хочется сделать это за ним.Разве у вампиров бывают такие улыбки? У тех вампиров, которых я убивала, былихищные, злобные улыбки, предвкушающие игру. Так они думали. Наивные. Меня нестоит недооценивать.

- А я никогда не виделаглупо улыбающихся вампиров! - фыркнула я.

- Почему глупо? -искренне возмутился Габриель. - В отличие от тебя я, хотя бы улыбаюсь.

- Я улыбаюсь, когданужно!

- То есть никогда, -сделал он вывод.

- Я не собираюсьспорить с тобой! - я отвернулась от него. Мне кажется, я веду себя как ребенок.Дожила...и какого черта я ввязалась во все это? Сейчас бы спокойно...

"убивалакого-нибудь!" - закончила за меня Темная и засмеялась. Очень смешно...

Я почувствовала на себепрохладное прикосновение, резко контрастирующее с духотой и жаром этого дня.Вампиры в отличие от людей не чувствуют жара, так как температура тела у нихбыла постоянная холодная. Его рука лежала на моем плече. Я запоздаловздрогнула. Я быстро дернула поводья и моя лошадь, отступила в бок от СнежаныГабриеля. Серая (я решила дать ей такое имя. Ну надо же хоть как-то называтьее) возмущенно фыркнула, недовольная моим резким действием. Но Габриельмолниеносно выдернул поводья из моих рук и заставил Серую встать обратно. Дакак он смеет! Я начала тянуть их на себя. Вместо того, чтобы отдать мне поводяобратно и не связываться с ненормальной мной, в глазах Габриеля промелькнулоупрямство. Наши лошади, сразу же почувствовав что что-то не так, остановились,давая свободу действиям. Не очень-то удобно выяснять отношения, когда ты еще иедешь.

- Что ты привязался комне? - прошипела я, натягивая поводья на себя.

- А почему ты уходишьот ответа?- в отличие от меня он был спокоен. Он тянул их на себя.

- Порвешь же!

- Не порву!

- Отпусти!

- Не отпущу!

Наверное, со стороны мыумильно выглядели - этакая парочка, ругавшаяся из-за какой-то мелочи.Окончательно выйдя из себя, я завопила:

- Ты наглая, тупая,кровососущая тварь! - и врезала ему кулаком в челюсть, отчего он свалился с лошадии сильно ударился головой о булыжник. Кажется, он отключился. Вот черт!

* * *

Рано утром сын старосты- здоровенный дитятко прибежал к мамочке с папочкой бледный, как вампир. Они,конечно же переполошились. Что да как. Здоровенный дитятко и двух слов связатьне мог. Нет это не из-за умственной отсталости. Он икал от страха и указывалтрясущимся пальцем в окно - на улицу, пока мамочка пыталась из ложечкипокормить его кашей, наивно полагая что это ему поможет. Отец - глава семействавстал, подтянул штаны, намеревавшиеся сползти, и пошел разбираться, прихватив ссобой два пирожка для храбрости. Когда же он увидел... ему поплохело пущесвоего ребеночка. Аппетит к пирожкам сразу улетучился.

Конечно жене Никифорасообщили о кончине ее муженька. Она было начала требовать в последний разувидеть бренное тело мужа - пьяницы, горько рыдая. Хоть она его не любила, нобыла крепко к нему привязана. Объяснить ей почему он умер никто не изволился.Ну не показывать же бедной женщине отдельные куски тела, когда-то бывшие теломНикифора.