Отец ее радостно меня приветствовал, а я тут же попросила:

— Дядя Юра, можно Лена у меня поживет?

— А что случилось? — насторожился он.

Тут надо пояснить, что Ленкина мамуля сбежала от супруга летпятнадцать назад с офицером-подводником. Следы ее затерялись, а Ленка намекала,что пропажа особого урона семье не нанесла. Ленкину мамулю я помнила смутно, нососеди утверждают, что ее ближайшим родственником был сам черт. С отцом Ленкеповезло, если не считать двух исключений: после бегства супруги он ко всемособям женского пола относился с недоверием, подозревал в Ленке дурнуюнаследственность и оттого был при ней вроде цепного пса — везде ему чудилисьсовратители и соблазнители. Его бы слова да богу в уши… В общем, Ленканаходилась под его неусыпным надзором, что создавало мелкие неудобства нам ибольшие ей. Вторым исключением являлись запои, которые тоже имели место быть напочве недоверия и неприятия женского пола. Заведи он подружку, и глядишь, глупыемысли его бы оставили, но при слове «женщина» дядя Юра каменел лицом и не режечетырех раз в год запивал. Но делал это исключительно интеллигентно — запиралсяв своей комнате и выходил оттуда только на работу. Работал он начальникомкотельной. Заглянув к нему как-то во время запоя (Ленке хотелось убедиться, чтос родителем все в порядке), мы застали его в кабинете, он сидел столбиком итаращился куда-то в угол. Подчиненные привычки своего начальника хорошо знали ив такие дни его не беспокоили. Женщины ему от души сочувствовали, потому какжена негодяйка и он один дочь ставит на ноги, а что запивает иногда, так ведьэто по поводу, да и ведет себя тихо. Уверена, многие из них с удовольствиемпомогли бы ему в нелегком деле выращивания Ленки (к двадцати годам она с трудомпреодолела барьер в 158 сантиметров), но, как я уже говорила, от женщин дядяЮра бегал как черт от ладана. Ответ на его вопрос я подготовила заранее ипринялась излагать:

— У меня родители на гастролях, а я одна ночеватьбоюсь.

— Так ночуй у нас, — с радостью предложил он.

— Мне родители должны звонить в девять вечера, у насуже одиннадцать будет. После девяти тариф другой, потому и звонят поздно.

Мое объяснение вкупе с честным курносым лицом и взглядомголубых глаз, которые никогда не лгут, произвели самое благоприятноевпечатление.

— Хорошо, — кивнул он и добавил:

— Я вам позвоню.

— Вот уж счастье привалило, — ворчалаЛенка. — Что будем делать?

— Не знаю. Лишь бы с проверкой не притащился, а тамчто-нибудь придумаем.

— Может, еще повезет, — вздохнула Ленка. —Авось запьет как раз сегодня. И по срокам уже пора, и с утра родину ругал, мол,никакой государственной программы по подготовке к отопительному сезону.

— Обнадеживающий признак, — кивнула я.

— На всякий случай надо усыпить его бдительность.

Ленка пошла включать музыку, а я вздохнула, уже догадываясь,что меня ожидает. Так и есть, Петр Ильич, концерт для фортепиано с оркестром.

Из сладкой дремы меня вывел скрип двери — дядя Юра робкозаглянул в комнату, я только-только успела сделать счастливое лицо.

— Может, дыньки покушаете? Или чаю? — шепотомспросил он.

— Спасибо, папа, не хочется, — ответила Ленка.

— Все, все, не мешаю, — залопотал он и закрылдверь.

— Золотой у тебя папуля, — восхитилась я. —Моего на такую фигню не купишь.

В половине девятого мы отправились ко мне, держа под мышкой«Божественную комедию». Дядя Юра сам книг не читал, но очень уважал читающуюпублику, и Данте в суперобложке вызывал у него самые теплые чувства. В половинеодиннадцатого он все-таки позвонил, и Ленка недовольно ответила:

— Папа, я уже сплю.

Так что можно было быть уверенными, что завтра он звонить нерискнет.

Ночь перед ограблением прошла без сна. Мы с Ленкой лежалирядом и по большей части молчали. Воображение рисовало самые немыслимыекартины: то пачки долларов ровными рядами по всему столу, то мрачный подвал(именно так представлялась мне тюрьма).

— Ой, какие же мы дуры… — запричитала Ленка.

— Уймись! — шикнула я. — Мы же еще ничего несделали.

Следующий день, роковая среда, был самым долгим днем в моейжизни. Из рук все валилось, взгляд без конца возвращался к стрелкам часов, а тезамерли, как приклеенные. Ленка бестолково сновала рядом и более обыкновенногодействовала на нервы.

— Катька, — позвала она, — чует мое сердце…

Но я тут же пресекла чужие откровения:

— И мое чует.

— Да? И что?

— В каком смысле?

— Что оно такого чует?

— Деньги. Несметное количество.

— Да? — Ленка вроде бы не поверила. — И мнесегодня деньги снились, — задумчиво добавила она. — Крупнымикупюрами. К чему такое?

— Деньги к деньгам, — пожала я плечами.

— А соседка говорила, что к деньгам крысы снятся.

— Вот уж глупость. Крысы ни к чему хорошему сниться немогут. И не тревожь меня.

— Неужели мы туда пойдем? — все-таки занылаподружка.

Я надела наушники, решив, что сетования Земфиры мне большепо душе, чем Ленкины. Ленка в отместку стала слушать Верди. Миланские звездывсе-таки переорали нашу Земфиру, разумеется, потому что голосили дуэтом.Наушники пришлось снять, и я сказала:

— Не хочешь — не пойдем. Позвоним Наташке и скажем, чтоты дрейфишь.

— А ты нет? — ехидно осведомилась Ленка.

— Я тоже боюсь, но все-таки держу себя в руках.

— Потому что ты ненормальная.

— Ну и ладно, — отмахнулась я.

На душе было неспокойно, и дело не только в страхе, моем иЛенкином. Я-то прекрасно понимала, что выбора у меня нет. То есть он, конечно,есть, но итог в любом случае неутешительный. Если я откажусь, то потомнаверняка буду жалеть об этом. Вот оно приключение, и что? Я бегу от него вбольшой панике, следовательно, жизнь моя пойдет по накатанной колее сплошнымисерыми буднями, а соглашусь.., как бы мне сегодняшняя серость розовой мечтой непоказалась.

— Как думаешь, нам повезет? — вздохнула Ленка.

— Только бы деньги лежали в сейфе, — туманно ответилая. — Не то выйдет, что наши муки впустую.