Негромко играет рождественская музыка. Личико у Адди крайне сосредоточенное, карие глаза смотрят внимательно, маленькие красные губы сжаты, нос пыхтит.

Она очень серьезное дитя.

* * *

«Только послушай, как бренчат на санях колокольчики…»[3]

– Помнишь, что нужно сделать сначала, Булочка?

Это прозвище Адди дала моя мама, и оно прилипло.

– Нам надо, надо… сделать колодец. – Тонкий и звонкий голосок Адди отчетливо выговаривает каждое слово.

– Правильно! А как мы должны его сделать?

Адди наваливается на столешницу и изо всех сил тянется к мешку с мукой. Не дав ей его опрокинуть, я придвигаю мешок ближе. Дочь сует руку внутрь, вынимает всю белую, с зажатой в кулаке мукой, и высыпает на рабочую поверхность. Я беру еще немного муки и рассыпаю по столу. Адди предупреждающе смотрит на меня:

– Я сама могу, мамочка…

– Знаю, что можешь. Хорошо.

Поднимаю белые от муки руки и отхожу в сторону, посмеиваясь над тем, как Адди старательно подготавливает пространство, где мы будем замешивать тесто для пасты. Кропотливо и медленно она добавляет и добавляет муку, и вот наконец на столе образуется остроконечная горка.

«Джек Фрост ущипнет тебя за нос!» – поет Фрэнк Синатра для Адди.

Терпением я никогда не отличалась и потому думала, что мать из меня выйдет ужасная. Однако количество ресурсов, которые ты открываешь в себе, заводя собственного ребенка, просто удивительно. Ты становишься родителем, и в тебе меняется все: личность, самоощущение, тело – словно тебя встряхнули и взорвали, но по-прежнему уже не будет никогда.

Если бы кто-то другой так медленно и долго доставал муку, чтобы приготовить тесто, я бы давно отпихнула его в сторону и сделала все сама. Но поскольку это Адди, я смирно стою рядом в фартуке с надписью Doctor Chef, который подарил мне на прошлое Рождество Люк, и наблюдаю, как дочь выполняет мелкую работу, будто терпение мое поистине безгранично.

– Отлично, мисс Булочка, кажется, муки уже достаточно. Молодец! А теперь дай мамочке сделать колодец.

«Индейка и омела скрасят Рождество».

– Я хочу помочь!

– Конечно, ты поможешь. – Поднимаю ее – ох и тяжелая она стала! – и дочь нависает над мучным Эверестом. – А теперь двумя руками, Адди, раскрой ладошки, раскрой! Вот так, и прижимай муку, чтоб расплющилась. Молодец. Все получается! И по бокам… Отлично! А теперь я посажу тебя на стульчик и закончу.

– Но…

– Итак, Булочка, внимательно следи, как делает мамочка, и тогда в следующий раз все закончишь сама, хорошо?

Обращение к себе в третьем лице как к мамочке – вот еще один пункт в списке того, что я обещала никогда в жизни не делать.

Адди долго, протяжно вздыхает и кивает.

Я тружусь, спасая пасту от неловких ручек дочери, и тут начинает играть ее любимая рождественская песня.

– Адди, споешь со мной? «Там, на Севере, где воздух так свеж…»

– А вдруг мы разбудим папу? – перебивает она, но с улыбкой. Ей нравится, что утром, когда кто-то еще спит, можно пошуметь.

– Не переживай за папу. Он не проснется. Его даже взрывом бомбы не разбудишь.

* * *

Люк – хороший отец, правда. Или старается им быть. Очень этого хочет.

И все же странно: муж, который отчаянно хотел ребенка, умолял о нем, стал совсем не таким, как я представляла, когда мы обзавелись дочерью. То есть, я хочу сказать, что он замечательный, я люблю его, Люк потрясающий, почти всегда жизнерадостный, много работает, но все же помощи от него мало, даже очень.

Почти каждое утро после рождения Адди мне приходится чуть ли не силой вытаскивать его из постели и заставлять помогать с дочерью.

– Люк, Люк… – зову я, а потом разочарованно вздыхаю. – Люк!

Дальше я, как правило, ору ему на ухо, трясу, чтобы разбудить, жалея, что у меня нет рупора, в который обычно кричат на футбольных матчах.

– М-м-м… – мычит Люк.

Почти всегда не в силах открыть глаза, он пребывает в счастливой отключке и не ведает, что в доме есть ребенок, и совсем скоро этот ребенок подрастет.

Сейчас это полный энергии болтливый детсадовец – малыш, который никуда не исчезнет и нуждается в нашей заботе и внимании, всегда будет нуждаться в заботе и внимании…

Когда я наконец решилась забеременеть, мы с Люком договорились разделить обязанности. Муж обещал даже делать больше, чтобы компенсировать тот факт, что я рожу ребенка, неважно какой способ мы выберем.

Он искренне намеревался выполнить обещание, он поклялся.

Однако никто и ничто не в силах подготовить вас к будням первого года. Все ложится на плечи женщины. Ведь это твое тело, что и задает тон дальнейшим событиям. Все эти месяцы беременности, бешеный, ослепляющий хаос родов, за которым следует неумолимая реальность: ты лишь недавно пережила самую серьезную физическую травму из всех, что испытывает женщина, и практически сразу на тебя ложится ответственность за беспомощное существо, которое к тому же тобой и питается.

Грудью кормить я решительно отказывалась. Об этом мы с Люком без конца спорили. Он приводил аргументы из всех газет и журналов, какие только сумел отыскать, почему кормление грудью необходимо и не делать этого практически преступление.

«Нет, – говорила я, – ни за что, мне плевать, ребенок все равно выживет». Нас самих с Люком когда-то выкормили смесью, и ничего, все отлично.

Но увидев Адди, даже после всего безумия, что тогда творилось – двадцать часов родов окончились экстренным кесаревым сечением, – меня вдруг охватило странное желание ее покормить. Кто бы мог подумать?

Возможно, не дай я слабину, взглянув на идеальное сморщенное личико Адди – именно оно заставило меня согласиться на грудное вскармливание, – мы бы с Люком разобрались в вопросе разделения обязанностей. Однако этого не случилось, мы не разобрались, и Люк, в общем-то, хороший отец, но не настолько хороший, как я ожидала.

Вскоре после рождения Адди он начал часто пропадать в рабочих поездках. Когда я ему на это указала, Люк засмеялся и возразил:

– Вовсе нет, Роуз. Ты выдумываешь. Наверное, просто не выспалась. – Затем подошел ко мне – я стояла у плиты, где тушилась брокколи с чесноком, – и поцеловал в шею. – Я люблю тебя, ты же знаешь. Очень сильно.

– И я тебя люблю, – отозвалась я, ведь это была правда.

Но дело не в недосыпании. Я знала, что Люк стал уезжать чаще, чем обычно. И когда спустя несколько месяцев еще раз ему на это указала, ответ уже не был таким нежным.