– Не все получают продвижение каждый раз, как что-то публикуют, – огрызнулся Люк. – Я пытаюсь нас обеспечивать, ясно?

– Знаю, ты много работаешь, но мне нужно, чтобы ты был дома, с нами. Одной справляться с Адди непросто.

Люк уже открыл рот что-то сказать, но, похоже, передумал.

– Ты с ней отлично справляешься. Лучше меня. – Он засмеялся, но смех прозвучал грустно.

Моя досада потухла.

– Люк, – запротестовала я, – ты тоже прекрасно справляешься. Правда.

А про себя добавила: «Когда бываешь рядом».

– Я стараюсь, – отозвался он.

Но недостаточно.

– Это не соревнования. Просто нужно больше быть с нами. Со мной. – Не сумев удержаться, я добавила: – Последнее время мы почти не бываем наедине.

Люк ничего на это не сказал, просто ответил:

– Пойду в магазин, возьму бейглов[4]. Тебе что-то принести?

Я покачала головой.

Люк взял пальто и ушел.

Войдя в спальню, я долго смотрела на две фотографии, стоявшие на прикроватной тумбочке Люка. К той, что была там всегда – на которой я смеюсь в снегу, – добавилась еще одна, куда более свежая. На ней мы уже вместе с Адди смеемся в снегу. Фото отлично друг другу подходят. Идеальная пара. Каждый вечер перед сном Люк на них смотрит. Говорит, тогда он чувствует удовлетворение от своей жизни, эти кадры напоминают ему обо всем хорошем.

А мне они напоминают, что у меня есть муж, который очень нас любит.

В тот вечер, позже, Люк извинился и обещал почаще бывать дома. А на следующий – пришел с работы, бурля восторгом, с огромным букетом моих любимых пионов. Поцеловал меня и сказал, что договорился с родителями – те на выходных посидят с Адди, а мы уедем вдвоем, только он и я. Объяснил, что понял: мы не отдыхали с тех пор, как родилась дочь, нам нужна передышка. Нам это пойдет на пользу – снова побыть Роуз и Люком, а не Роуз, Люком и Адди.

«Да, – подумала я. – Да».

Мы остановились в маленькой гостинице у океана с видом на воду; здание стояло так близко к берегу, что казалось, волны совсем рядом. Мы сидели в баре, как взрослые, не отягощенные ребенком, потягивали вино, болтали, смеялись, будто в старые добрые времена. У нас был прекрасный, роскошный ужин, а потом мы отправились в постель и занялись любовью – с той раскрепощенностью, какую испытывали до рождения Адди, не волнуясь, что нас прервут или что мы будем слишком шуметь. Я вспомнила, почему люблю мужчину, за которого вышла замуж, – родительство заставляет об этом забывать. Думаю, Люк тоже вспомнил обо всем. Надеюсь, вспомнил.

Отец и мать мужа нам не звонили, ни разу.

– Хорошо проведите время, – сказала мне свекровь Нэнси на прощание. Я была так ей благодарна, что вдруг сделала то, чего не делала годами, – обняла ее. Нэнси удивленно ахнула, когда я обхватила руками ее стройную фигурку. А потом крепко обняла меня в ответ.

Я так и не забыла, как родители Люка обращались со мной, пока я отказывалась заводить детей. Теперь-то все в порядке, потому что они бабушка и дедушка Адди, но если убрать дочку из уравнения, наши отношения в лучшем случае напоминают коктейль из креветок – холодный и, вопреки ожиданиям, не столь вкусный.

И все же в тот миг я испытала такой прилив теплоты от этого проблеска душевной щедрости свекров, что не сумела сдержаться и вдобавок обняла Джо, отца Люка.

Поэтому муж поехал в отпуск с улыбкой. Моя злость на его родителей всегда стояла между нами – «твой отказ простить», как говорил Люк, не замечая, что они рядом со мной постоянно испытывают неловкость.

После этого наш отдых стал только лучше.

И теперь, когда бывает совсем тяжко, когда Люк все неохотнее встает с кровати, чтобы погулять с Адди в парке, как обещал, я стараюсь вспоминать те два дня в гостинице у океана. Я говорю себе: хватит одного уикенда и мы все исправим. Бац – и готово!

* * *

Раздается дверной звонок.

– Кто там, мамочка?

Мы с Адди все в муке, на руках, даже на предплечьях у нас липкое тесто. У Адди оно к тому же в волосах и на щеках. Дочь выглядит так, будто каталась по столешнице.

– Оставайся здесь, – велю я, – и ничего не трогай.

Мы как раз миновали сложный этап в процессе приготовления пасты – разбили колодец. На фоне Мэрайя Кэри[5] поет мою любимую рождественскую песню. Я подпеваю, отмывая руки в раковине – тесто совсем не легко отскрести. Позже, когда отправлюсь спать, я найду его на руках, на шее и даже на ноге.

Звонок звенит снова и снова.

– Иду, иду! – Закрываю кран и вытираю так и не отмытые руки. Тесто прилипло к ладоням, пальцам и отслаивается, как кожа зомби.

– А может, это рождественские подарки? – с надеждой говорит Адди.

Она стоит на маленьком стульчике, подпрыгивает, подражая Мэрайе. Нам с Люком удалось убедить дочь, что иногда Санта посылает с подарками своих помощников пораньше. Они не могут нарядиться эльфами, поскольку притворяются работниками доставки.

Я открываю дверь. За порогом стоит моя подруга Джилл, профессор психологии в нашем университете. В руках у нее – большой коричневый пакет из супермаркета.

– Я звонила тебе, но ты не взяла трубку! – Окинув взглядом меня, обсыпанную мукой, мой фартук, Джилл добавляет: – Доктор шеф!

– Телефон на беззвучном режиме.

Она входит и сразу берет тапочки, которые оставила у нас для себя.

– О, Мэрайя Кэри! «Я хочу лишь быть с тобой, все сомнения долой…»

Посмеиваясь, иду за ней: Джилл поет, не попадая в такт, громко и задорно.

– Мне бы лучше ничего не трогать, а то все испачкаю, – говорю я, но Джилл не слушает.

Она ставит пакет на стол.

– Привет, Булочка! – восклицает Джилл, крепко сжимая Адди в объятиях.

Та взрывается смехом. У Джилл нет детей. Она, как и я, не хочет их иметь. Как я когда-то…

– Прости, что прервала вашу кулинарную феерию, но у меня дело к твоей мамочке. – Джилл шумно целует Адди в щеку, покачивая бедрами в такт музыке, и поворачивается ко мне: – А Люк где? Спит?

– Где ж еще?

Джилл начинает доставать покупки: коробку пончиков, шоколад, пакет круассанов из моей любимой пекарни.

– Что это? – удивляюсь я. – Вечеринка?

Джилл вытаскивает свежевыжатый апельсиновый сок и шампанское.