Приехавшие спасатели — как родные уже! — посоветовали подать заявление в полицию. «Девушка, это же намеренное нанесение материального ущерба», — советовал мне худой чернявый парень с рябыми щеками, вливая шпицем в замок какую-то жидкость, судя по запаху — ацетон. «После третьего раза надо будет менять замок», — добавил он.

Да куда там заявление. При мысли о том, чтобы иметь дело с Виолеттой и ее мамашей, мне становилось дурно. Да, струсила, признаю. Пообещав сделать мне в следующий раз как постоянному клиенту — скидку, парни удалились. А я села и пригорюнилась. Конкретно так пригорюнилась, что аж плакать захотелось. Нет, серьезно. При предположении о том, что завтра, после полного под завязку рабочего дня — а у меня завтра плотненько — я приду домой… И черт его знает, куда завтра завезет этих двух шизанутых мадам их фантазия.

В общем, сидела я, как Алёнушка у пруда на какой-то известный картине, жалела себя. Дожалела до того, что уже начала вспоминать Ярика. А что? Не выгони я тогда Ярика — ничего бы этого не было. Не явился бы ко мне на порог конь породы «огаревский рысак», а если б и явился — так Ярик бы его… Тут я некстати прыснула, представив результат противостояния двух Ярославов — с очень предсказуемым результатом, надо сказать. Но вовремя спохватилась — нашла время ржать, Тоня! — и принялась себя снова жалеть. Так обстоятельно к этому делу подошла что даже носом начала пошмыгивать. И тут меня отвлек дверной звонок.

Не надо лишний раз напоминать, да? Что к двери я подошла осторожно. И опасливо заглянула в дверной глазок. После чего гостеприимно распахнула дверь. Чтобы услышать до боли знакомое:

— Привет. Как дела? Есть чо пожрать?

Я стала медленно набирать воздуха. Я собиралась орать.

— Тихо-тихо-тихо, — верно расценил мои намерения Огарев. И жестом фокусника вытянул вперед левую руку, которая до того была закрыта дверью. А руке красовалась три коробки с пиццей.

— Не знаю, какие ты любишь, взял разные.

В общем, спустя десять минут я сидела на кухне, совсем не эстетично жевала вкуснючую еще теплую пиццу, запивала ее чаем и взахлеб жаловалась Огарёву на жизнь. Огарёв же молча слушал. Даже на пиццу не покушался, а чай его так и стыл в кружке.

— В общем, знаешь, ты, наверное, правильно сделал, что сбежал от них, — я сыто откинулась спиной на стену. Покосилась на вскрытые коробки. Ой, я на нервной почве такая прожорливая… — Хрен их знает, что там в голове у людей, которые собачье дерьмо на улице собирают и в дом приносят. Считай, что тебе повезло.

— Угу, — как-то бесцветно отозвался Ярослав. Потер лоб, полез в карман и, не спрашивая разрешения, прикурил. Посмотрел на меня сквозь сизый дым. — Слушай, а, может, тебе это…. На время переехать?

— Куда? — вздохнула я. Если честно, об этом я уже подумывала. Ганя живет с родителями и братом, их там четверо в двушке. Феня — в комнате в общежитии с парнем, с которым у нее перманентно «все сложно». А больше у меня никого нет. А, еще есть Ярик. Но не настолько же все плохо.

— Например, ко мне.

На Огарева я уставилась так, как будто он мне предложил взяться за руки и шагнуть с балкона шестнадцатого этажа.

— Это с какого перепугу такая щедрость? — я начала потихоньку соображать. Что что-то во всем этом не так. В его приходе с тремя пиццами. И в этом идиотском предложении.

— Ну потому что я… — Огарев глубоко затянулся, — сказал им, — аккуратно стряхнул пепел, — что у нас с тобой роман и все серьёзно. И что я из-за тебя бросил вот это все.

— Кому сказал? — не сразу сообразила я.

— Виолетте. И мамаше ее.

Дальше последовала безобразная сцена. Потому что я попыталась Огарёва побить. Он же просто держал меня на расстоянии, не давая добраться до паха. А я очень хотела ему туда всадить — потому что бить в это твёрдое, явно тренированное тело было без толку.

В общем, дело кончилось тем, что я запыхалась. Выдохлась и рухнула на табурет. Огарев, опасливо покосившись на меня, устроился у дальней стены.

— Ты скоти-и-и-ина-а-а, — простонала я. — Ты мою жизнь в ад превратил!

— Ты думаешь, мне проще было? — неожиданно огрызнулся этот образец наглости. — Они же жизни мне не давали! Обе! Вчера мать Виолеткина явилась на объект! У меня там комиссия, люди из мэрии, а она воет: «Ярослаа-а-ав!».

Он так похоже изобразил гундосные интонации тети Гали, что я прыснула. А потом срочно придала лицу суровое и даже грозное выражение.

— Ты не имел права втягивать меня в свои разборки с родственниками!

— Типун тебе на язык, какие они мне родственники! — возмутился Огарёв. А потом заговорил уже тише. И значительно миролюбивее. — Слушай, ну правда. Раз уж так получилось… Это реально вариант. Переезжай ко мне. На пару недель. Или месяц. Как пойдет. У тебя тут все равно не жизнь, а дурдом. У меня тебе будет спокойно. Запилим контента для инстаграм, шуры-муры, любовь-морковь, все дела, совместные селфи. Кафе-рестораны, фоточки из парка и все такое. На моря отвезти не могу, извини, у меня аврал, объекты сдаю. Но чего-нибудь придумаем, может там, за город махнем на день-два в дом отдыха, турбаза или еще что. В общем, они отстанут, я уверен. Не через две недели, так через три. Когда поймут, что у нас все всерьез. А потом тихонько разойдемся каждый к своему очагу. Нормальный же вариант, а?

Я сидела и молча смотрела на стихийное бедствие под названием «Ярослав Огарев», которое перевернуло все в моей жизни вверх дном. И кто придумал давать ураганам женские имена? Их надо называть Огарев. Огарев-1, Огарев-2, Огарев-3.

— Ты где живешь хоть? — неожиданно спросила я. — Мне отсюда до работы добираться удобно, пять минуть до остановки, потом еще двадцать минут на маршрутке — и вот я на месте.

— В «Березовой роще».

А вот это уже заговор! Хрен с ним, что это элитный жилой комплекс. Но от него же до торгового центра, где я арендую угол — пять минут неспешным шагом!

— Ну ладно, Тонь, хорош ломаться, — словно прочел мои мысли Огарев. — Я же вижу, что ты согласна.

— Прямо чувствую, что ты этой фразой всех своих баб клеишь!

— Я же не в том смысле! — рявкнул Ярослав. Вздохнул. — Блин. Как же с тобой трудно.

— А я свое общество никому не навязываю! — не осталось в долгу я.

— Ладно, я понял, — еще раз вздохнул Огарёв и встал. Что, сдался?! Так быстро?! — Я пошёл твои вещи собирать. У тебя трусишки на какой полке лежат?

— Так я тебе и дала в моем белье копаться! — я тоже встала. — Может, ты фетишист!

— А то! — ухмыльнулся Огарёв и снова сел. — Ну, вот, давно бы так. Тогда иди сама собирайся. А я пока пожую, чего тут осталось — с утра ничего не жрал.

Так и состоялся очередной шаг в моем грехопадении.

Но только когда мы вышли из подъезда и подошли к машине Огарёва, я в полной мере осознала, что натворила. У подъезда стоял огромный белый ренджровер. Его не портило даже то, что машина была изрядно в грязи.