С недавних пор в московских школах появились глушилки сотовой связи, чтобы ученики не пользовались гаджетами на контрольных и экзаменах. Так что Сёмка таскал теперь в школу «научный» калькулятор с монохромным ЖК-экранчиком и крупными удобными кнопками.

Отец Галины запротестовал; сама же она, наоборот, вцепилась в подарок обеими руками: «Если вы, папенька, не хотите – мне пригодится, в гимназии». Мать немедленно устыдила не в меру предприимчивую дочку: офицерам на батарее удивительная машинка, конечно, нужнее.

Топольский внезапно заявил, что не может принять в подарок столь ценный предмет и предпочёл бы за него заплатить. В связи с чем и поинтересовался ценой американской диковинки.

Сёмка, отлично помнивший, что калькулятор стоил в «Комусе» сущую ерунду, чуть не ляпнул: «Фигня, рублей пятьсот», – но вовремя прикусил язык. В памяти у мальчика отложилось, что «до революции в России корова стоила три рубля» – выходит, он затребует с гостеприимного хозяина дома целое состояние? Подумав, Сёмка неуверенно ответил:

– Долларов десять, кажется, когда был новый, – и с облегчением выдохнул, когда штабс-капитан понимающе кивнул:

– Недешёвая игрушка. Ну да, наверное, стоит таких денег. Это, выходит, двадцать рублей, так, Танюша?

– Около тридцати пяти, – отозвалась супруга, а Сёмка ещё раз отметил, что настоящей хозяйкой в доме является как раз она. – Сейчас, по случаю войны, курс обмена что фунта, что доллара взлетел до немыслимых высот – совсем эти банкиры обнаглели…

Да уж, – невесело усмехнулся офицер. – То не беда, если за рубль дают полрубля, а то будет беда, когда за рубль станут давать в морду.[9]

Сказано было сильно. Сёмка подивился: что, и здесь рубль падает? Нет, решительно ничего не изменилось за эти годы… Гаджеты напридумывали, а по сути – всё то же самое. Что за неустроенная такая страна – Россия?

Больше века прошло, а инфляция как была, так и есть! Хотя при Советском Союзе её, вроде бы, не было… Или была? Надо бы уточнить у дяди Вити, – подумал Сёмка и тут же вспомнил, что и дядя Витя, и курс Центробанка, и родная школа, и мама остались в будущем и нет никаких гарантий, что он их когда-нибудь увидит…

Тем временем Татьяна Еремеевна принесла кошелёк – старомодный, бархатный, с замочком в виде двух блестящих металлических шариков. Из кошелька извлекли монеты – три жёлтых, неожиданно тяжёлых кружочка с мужским профилем и другие, покрупнее, из белого металла. Жёлтые кружочки, оказавшиеся золотыми, именовались непонятно – «империал»; белые были из серебра. Всего в руки смущённого Сёмки перекочевали 36 рублей. Мальчик поначалу отнекивался, а потом сообразил: получится или нет вернуться домой, а здешние деньги им точно не помешают. Если придётся застрять здесь, хоть будет что-то на первое время, а нет – так можно будет сувениров прикупить. В конце концов, надо же захватить из прошлого какое-нибудь весомое доказательство этого невероятного путешествия!

V

Сёмка закинул руки за голову и потянулся. Этот безумный день отнял у него все силы: загадочная дверь в школьном коридоре, Порт-Артур, артобстрел, прогулка по городу в обществе новой знакомой и наконец смахивающая на допрос застольная беседа. По-хорошему ему полагалось провалиться в сон, едва щека коснулась подушки. Но не спалось; как только хозяйка, милейшая Татьяна Еремеевна, поправила напоследок подушку и со словами «Спите, Семён, приятных сновидений!» вышла прочь, мальчик испытал острое желание вскочить и забегать по комнате. Тусклая полоска под дверью – от керосиновой лампы, которую женщина унесла с собой, – давно исчезла. По потолку гуляли пятна электрического света, пробивающиеся сквозь плотные гардины. Они не были похожи на те, что отбрасывал уличный фонарь, стоявший под самым окном Сёмкиной комнаты. Той комнаты, в двадцать первом веке… Интересно, улица-то их уже есть? Скорее всего, да: Таганка всё-таки район старый, это каждому москвичу известно. Мама тоже всегда заходила в комнату, целовала маленького Сёмку и заботливо задвигала шторы – чтобы свет фонаря не мешал сыночку спать. Потом он вырос, и мама стала заходить реже…

К горлу подкатил комок – ещё чуть-чуть, и он обернётся самыми, что ни на есть банальными слезами. Комната… мама… отсветы уличного фонаря…

Полосы света на чужом потолке (Сёмку уложили в кабинете Анатолия Александровича, на пухлом, обтянутом кожей диване с валиками) – это, оказывается, от прожекторов военных кораблей на рейде. Японцы каждую ночь испытывают на прочность боевое охранение русской эскадры: забрасывают внешний рейд минами, пытаются в темноте прокрасться на рейд внутренний, чтобы пустить торпеды. Здесь торпеды почему-то называют тоже минами, причём самодвижущимися или вовсе минами Уайтхеда. Сёмка даже не сразу понял, о чём идёт речь, когда отец Галины стал рассказывать, как февральской ночью японцы незаметно проникли в гавань и минами подбили несколько кораблей. Нападения никто не ждал: война не была объявлена, и в городе решили, что моряки устроили учения. С тех пор японские миноносцы еженощно рыщут у Артура и корабли, обвешанные противоминными сетями, бдят, шаря по воде лучами прожекторов.

И чего только не узнаешь! Когда Галинин отец упомянул про эти сети, Сёмка ужасно удивился и стал расспрашивать, как вылавливать ими мины, если корабли стоят на месте. Оказывается, это огромные тяжеленные сетки, которые вывешивают вдоль борта корабля на стоянке. В них и должны запутаться торпеды, пущенные подкравшимся противником. Но в ту роковую ночь сети почему-то не поставили…

С моря доносился далёкий глухой грохот – стрельба. Опять корабли на внешнем рейде. Татьяна Еремеевна предупредила, чтобы Сёмка не пугался – стреляют каждую ночь, но обычно по воображаемым целям: мало ли что привидится матросу у орудия. Только спать людям мешают! Сёмка хмыкнул про себя – вот они, женщины! Везде одинаковы: война, а им подавай домашний уют, и чтобы спать не мешали. А то взяли моду стрелять по ночам…

А ведь девочкам – Галине и остальным – стрельба, наверное, давно стала привычной. Вряд ли мать предупреждает их вот так каждый вечер – девочки и сами всё уже знают, верно? А если так – выходит, что Топольские раскусили странных гостей, только оставили серьёзный разговор на потом. Утро вечера мудренее, но наивно было бы думать, что штабс-капитан, увлёкшись электронной игрушкой, позабудет и о Сёмкиных оговорках, и о странной его неосведомлённости в самых обычных вещах.

«За шпионов примут! – с тоской думал мальчик. – Хотя если бы приняли, то, наверное, не стали бы укладывать спать, да ещё так заботливо. Сразу же сдали бы жандармам – или как здесь называется контрразведка?»