Ну корабли кораблями – а вот в «Управлении Квантунской дистанции» делать точно нечего. Идти туда от порта, по словам Казимира, всего ничего – полверсты, так что, оказавшись на твёрдой земле, Сёмка стал озираться, прикидывая, как бы половчее смыться. Народу вокруг была уйма, много солдат и матросов, так что просто взять и драпануть – и думать не стоит, поймают. Мало ли какие инструкции дал своему денщику штабс-капитан Топольский. А вдруг поляк отведёт их не в железнодорожную контору, а прямиком в контрразведку?

Ни Галина, ни её мать, ни сам хозяин дома не производили впечатления коварных заговорщиков, и всё же Сёмку одолевали сомнения.

Лодочник высадил их в полусотне шагов от того места на пирсе, где они оказались вчера. Да, точно – вон чугунные тумбы для канатов, и даже катерок с военного корабля тычется форштевнем в брёвна пристани. Но, как ни крутил Сёмка головой, ничего похожего на контур загадочной двери не разглядел. Мальчик до боли стискивал в кармане ключ, даже вытащил его наружу, зажав в кулаке, – может, хоть дверь «почует» знакомый предмет и покажется?

Ничего. А Казимир с Галиной тем временем направились в проход между пакгаузами, за которыми теснились неопрятные домишки. Вот стена, по которой их вчера чуть не размазала толпа… штабель бочек, старая, щелястая лодка днищем вверх. За ней вправо уходит узкий переулок. Казимир увлёк Галину к противоположной стене пакгауза, давая дорогу тележке, что волокли двое китайцев. Тележка нагружена высоченной пирамидой тюков – они на мгновение скрыли ребят от посторонних глаз.

– Бежим! – прошипел сквозь зубы Сёмка и воровато оглянулся.

Светка, с круглыми от азарта глазами, нырнула в узкий переулок между двумя развалюхами. Мальчик последовал за ней.

Они свернули за угол, и Сёмка чуть не полетел кувырком: под ноги подвернулась некстати выбравшаяся погулять кошка. Хвостатая разбойница с возмущённым мявом метнулась из-под ног. Мальчик выругался – так и ногу вывихнуть недолго…

Снова поворот; щелястые доски прикрывают дыру в заборе; крошечный, заваленный бухтами канатов двор, едучий запах смолы. Ещё проход – на этот раз на довольно широкую улочку, карабкающуюся в горку, от моря. По мостовой шагает – не в ногу, вразнобой, кто во что горазд – отряд из пары десятков матросов. Слева боцман – широкий воротник матроски, бескозырка с надписью: «Пересвѣт». Идёт вальяжно, заложив руки за спину, покрикивает нечто невразумительное, но не слишком цензурное. Матросы отзываются довольным гоготом.

Вправо, влево – ни Казимира, ни Галины на горизонте нет. Оторвались?

– Сём, а теперь куда? – запыхавшаяся Светка вцепилась в рукав. Сёмка машинально отметил, что сегодня его спутница одета подобающе. Видимо, Галина Топольская поделилась с гостьей длинной, до лодыжек, тёмно-коричневой в крупную складку юбкой – такой же, как та, что была вчера на ней самой.

«Как потом вернуть юбку хозяйке?» – подумал мальчик и тут же осадил себя. Тоже мне, нашёл проблему! Найти бы дорогу домой, а не волноваться о тряпках, которые, надо полагать, сгнили сто лет назад.

– Туда! – Сёмка махнул рукой в сторону, противоположную порту. – Ты по сторонам-то смотри – вдруг наша дверь объявится? Если пропустим – так и будем искать до ночи…

И, подхватив рюкзачок, зашагал вверх по улице.

Следующие три часа прошли в беспорядочных метаниях по городу. Беспорядочных и бесцельных – как ни всматривались они в стены домов и в узкие грязноватые переулки, заветную дверь отыскать не удалось. Порой мелькало что-то знакомое, но, увы, каждый раз это оказывалось пустышкой. Один раз за массивной деревянной дверью нашлась лавка колониальных товаров и в нос ударила волна густых одуряющих запахов: чая, кофе, благовоний. В другой раз – в китайских кварталах, куда их занесло после трёх часов бесплодных скитаний по Старому городу, – за очередной дверью оказалась прачечная, и Светка как ошпаренная вылетела из тесного, невероятно грязного, заполненного удушливыми клубами пара помещения. Потом они долго выбирались из лабиринта кривых улочек, где валялись в пыли похрюкивающие от удовольствия свиньи да бродили ободранные псы с поджатыми хвостами и жалкими, заискивающими мордами. Из подворотен тянуло удушливыми ароматами кунжутного масла, чеснока и пряностей; прямо на улице трудились цирюльники в тёмно-синих робах, с украшенными чёрными тугими косицами головами. Хватало здесь и русских – судя по облику, рабочих, которые уверенно прокладывали себе путь через гомонящую толпу местных обитателей.

Повсюду копошились, визжали, бегали китайчата; несколько юных аборигенов, увидав Сёмку со Светланой, сначала молча уставились на них, а потом хором завопили, взяв гостей в плотное кольцо. Десятки грязных ручонок вцепились в рукава и полы одежды; сквозь гомон на чужом языке то и дело прорывались знакомые русские слова «Дай!» и «Деньга!»

Перепуганная Светка нашарила в кармане горстку российской, из двадцать первого века, мелочи и швырнула под ноги попрошайкам. Те немедленно кинулись к добыче и принялись подбирать заветные монетки. Кому не досталось подачки, принялись мутузить более удачливых собратьев. Пользуясь тем, что противник временно отвлёкся, ребята выбрались из толпы и бросились бежать. На углу улицы, ведущей, как смутно помнил Сёмка, в Новый город, грелись на солнце рикши. Мальчик увлёк спутницу к одной из повозок – и вот они уже трясутся на жёсткой скамеечке, а впереди, между двумя тонкими жердинами-оглоблями, мелькают чёрные пятки китайца-возчика.

– Куда ты велел везти? – поинтересовалась Светка, едва переведя дух. – А то я совсем уже запуталась – не понимаю, где мы!

– На Этажерку, – отозвался Сёмка. Это была одна из немногих знакомых им местных достопримечательностей – небольшой бульвар в виде ряда спускающихся к морю террас; чахлые, голые в феврале деревца, грунтовые дорожки, разделённые травянистыми откосами, аккуратные скамеечки на гнутых железных ножках. Посреди этого парадиза ни к селу ни к городу торчали покосившиеся телеграфные столбы, увенчанные гроздьями фарфоровых изоляторов.

От Галины ребята узнали, что Этажерка служит своего рода центром вечерней светской жизни Порт-Артура. Девочка не раз, и с изрядным неудовольствием упоминала, что гимназическое начальство строго-настрого запрещает ученицам посещать Этажерку. Особо возмущало Галину распоряжение городского полицмейстера, согласно которому городовым предписывалось отлавливать юных «нарушительниц». Распоряжение это было отдано по личному настоянию Стессельши, супруги генерал-губернатора Стесселя, дамы строгих нравов.

«Как бы не попасться какому-нибудь ревнителю порядка, – запоздало подумал Сёмка. – Юбка-то у Светки гимназическая. Но, кажется, Галина упоминала, что запрет действует только в вечерние часы, когда Этажерка наполняется фланирующими парочками, офицерами и дамами местного „полусвета“. Кстати, надо заодно выяснить, что это значит – „полусвет“. Видимо, что-то не очень лестное, если судить по тому, какую гримаску скорчила Галина…»

Порт-Артур оказался совсем маленьким городом – особенно по меркам их родного двадцать первого века. Он притулился между громадой Ляотешаня и полукольцом высоких лесистых сопок. Почти пополам Артур разрезал Внутренний рейд. С одной стороны раскинулся Старый город – беспорядочное месиво китайских лачуг – фанз – и европейских домов. За рейдом, укутанным дымами эскадры, лежал Новый город – чисто европейский, сширокими, правильно расчерченными улицами. Главным украшением Артура служил дворец наместника Алексеева – вполне петербургское здание с вычурным фасадом и богатой кованой оградой.