— Вижу, конечно, а в чем тогда проблема?

Мне действительно становилось лучше, в его присутствии ко мне возвращалось спокойствие.

— На самом деле я симулировал. На приеме выдал вам заранее заготовленный спектакль, просто чтобы попасть сюда. Посмотреть, как работает психушка, как тут все устроено, написать про это книжку. — Я дотянулся до тумбочки, взял книгу и то ли протянул ему, то ли показал, а то и вообще поднял ее как крест, желая защититься от демона какого-то. — Я писатель.

Он кивнул, протянул руку:

— Можно?

— Да.

Розенбаум спокойно взял книгу в руки, рассмотрел обложку, потом перевел взгляд на меня.

— Итак, вы симулировали психическое расстройство, чтобы попасть в психиатрическую больницу и написать про это книгу, верно?

— Да, я просто симулянт. Когда сестра принесла таблетки, я понял, что это зашло слишком далеко и…

Почему-то сейчас мне стало стыдно.

— А зачем вы стали симулировать именно суицидальные наклонности?

— Ну, я решил, что это гарантирует мне попадание в психушку, насколько я понял, проигнорировать такие жалобы вы бы не смогли.

— В общем-то, вы верно поняли. А почему вы решили поступить именно так? Почему вы не пришли на прием и не сказали, что хотите написать книгу про психушку? Я бы вам тут все показал.

— Да бросьте, никто бы меня и слушать не стал.

— Может, и так, но попытаться стоило. — Он беззаботно пожал плечами. — Я понял вас. Как сейчас себя чувствуете?

— Ну… Трясет немножко, но вроде бы нормально.

— От чего трясет?

— Да вы санитара своего видели? Я думал, он меня сейчас скрутит, меня обколют и все…

— Нет, так это не работает. Вы добровольно сюда пришли, нельзя вас просто так препаратами пичкать. Вы же, я так думаю, подготовились? Почитали о правах пациента? Изучили все нормативные документы?

— Да, но…

— Ужасная лечебница, смирительные рубашки и все такое? — усмехнулся он.

— У таких учреждений вполне определенная репутация.

— И как, оправданно?

— Вроде не совсем, — признался я.

Розенбаум поправил халат, отложил книгу, чуть сменил позу и, судя по выражению лица, собирался перейти к важной части разговора.

— Говорим начистоту, по-взрослому?

— Да.

— Хорошо. Вы не симулянт. На приеме я хорошо понял, что вы симулируете, но это вовсе не значит, что психического расстройства нет.

Я несколько раз моргнул, пытаясь уложить это в голове.

— То есть я симулировал то, что реально?

— Да, это достаточно распространенное явление. В этом смысле вы скорее аггравант, чем симулянт. Аггравант — это человек, который преувеличивает свои симптомы.

— То есть, по-вашему, меня действительно… — Я подбирал слово, а он не спешил подсказать. — Одолевают суицидальные мысли?

— Ну вы же почему-то решили симулировать именно их? Как-то вообще эта идея вам в голову пришла?

— Но это же просто очевидный и самый простой вариант! — Меня начинала раздражать эта ситуация.

— Ладно, давайте так. — Он примирительно поднял руки. — Стали ли вы чаще думать о суициде в последнее время?

— Конечно, мне же надо было вас обмануть!

— Ну вот. — Он победно улыбнулся. — Вы сами сказали, что стали думать о суициде.

Несмотря на то что я ужасно злился, мне вдруг стало жутко. Я даже замолчал, пару секунд разглядывая лицо доктора. Он из меня психа лепить собрался?

— Да вы просто передергиваете! Я же говорю, я думал только в определенном контексте! Мне же надо было вас обмануть! Естественно, я стал обдумывать это!

— Ну вы же не сказали, что думали о том, как меня обмануть, вы сказали, что думали о суициде. — Он снова мерзко улыбнулся.

— Да вы просто до слов докопались!

— Не кричите, — попросил он. — Наверное, не мне говорить писателю о важности слов и связи речи с психическим состоянием. Но тут есть еще один важный момент. Человек, действительно не думавший о суициде, возмутился бы: мол, не думал я вовсе. Это автоматическая и нормальная реакция.

Я помотал головой и тяжело вздохнул:

— Да вы просто подловить меня пытаетесь, а не услышать. Ну, может, я и думал, но это нормально, все иногда об этом думают. Было бы глупо маниакально утверждать обратное.

— То есть все-таки думали? Минуту назад вы это отрицали.

Мне захотелось его ударить. Я медленно провел языком по зубам и поиграл желваками, чтобы немножко успокоиться.

— Послушайте, Даниил как-вас-тамович, не надо делать из меня психа. Я нормальный человек, я нормально соображаю, у меня не нарушено критическое мышление, мне нечего тут делать.

— По большей части да. Скорее всего, переведем вас на амбулаторное лечение. Подождите. — Он жестом остановил меня, собирающегося возмутиться. — Вы правда думаете, что у меня есть хоть какой-то интерес в том, чтобы лечить здорового человека?

— Ну… — Я попытался сообразить, в чем может быть выгода, с ходу не нашел. — Может, у вас профдеформация. Вы во всех видите психов. Нет здоровых, есть недообследованные.

— Вы когда-нибудь видели, как выглядит история болезни?

— Нет, а при чем тут это?

Розенбаум усмехнулся, закинул ногу на ногу и посмотрел в сторону двери, будто бы принимая какое-то решение.

— Ладно. — Он махнул рукой. — Как-нибудь потом покажу. Пока просто поверьте на слово. У меня там лежит история болезни реанимационного больного. Он ничего не делает, просто лежит. Даже не моргает. Так вот там текста больше, чем в «Войне и мире». Вы правда думаете, что мне охота писать еще пару сотен страниц заключений?

— Допустим, нет, — нехотя согласился я.

— Если бы мне платили