самом деле, или детей не хотел, работа ему не по душе. Не важно. Миллион причин, миллион мест, где он свернул не туда или вообще не сворачивал. Он себя убеждает: мол, у меня же все нормально, нет вроде причин для страданий — а все равно хреново человеку. Ну и вот, со временем все вытесняется, остается только навязчивая мысль о самоубийстве.

— И как долго это может продолжаться?

— Зависит от личности. Если способности к адаптации хорошие, то находиться под давлением собственной психики он может десятилетиями, если нет — может, и за год… В какой-то из дней потеряет контроль и совершит самоубийство. И это, скорее всего, будет незапланированный акт. В большинстве случаев нет момента принятия решения, просто что-то щелкает и человек предпринимает попытку.

— То есть у него, например, могло что-то в детстве произойти и до сих пор тянется?

— Вполне. Опять-таки обычно есть генетическая предрасположенность, а потом человек попадает в определенную среду, которая провоцирует развитие депрессии. В общем, мне пора идти, будет время, может, еще расскажу об этом. Но я что хотел сказать — пусть ваш герой пишет автобиографию. Теоретически это может иметь терапевтический эффект. Если бы он ко мне пришел за помощью, я бы так его и лечил. Купировал бы приступ таблетками, а потом — терапевт и литература.

Розенбаум встал, кивнул мне на прощание и вышел. Я какое-то время сидел погруженный в мысли, а потом лег спать.

Глава 4

Проснулся я, кажется, довольно скоро, и меня сразу же смутили две мысли. Первая — почему я так неожиданно заснул, вторая — меня развели. Хитрый Розенбаум немножко пополоскал мне мозги, а в итоге я остался в психушке, несмотря на то что вообще-то здоров.

Но, с другой стороны, я сам согласился остаться тут. Так или иначе, нужно отвечать за свои слова, независимо от того, почему они были произнесены. Куда ценнее будет сейчас понять, что именно заставило меня согласиться на его условия.

Я мысленно прокрутил разговор с доктором. Конечно, первое, что пришло в голову, — это упоминание клинико-экспертной комиссии. Доказывать то, что я здоров, толпе психиатров не хотелось сразу по нескольким причинам. Помимо того что их можно и не переспорить, так еще и стыдно все-таки. Собрал тут людей, у которых есть куча реально важных дел.

Я достал ручку, взял книгу и в общих чертах восстановил разговор с доктором. Понадобится для романа, который, очевидно, стал обретать более определенные черты. Наконец-то все стало складываться. Андрей, как и я, симулирует психическое расстройство, чтобы попасть в психушку. Как и в моем случае, он раскрывается на третий день, разговаривает с врачом и остается в психушке еще на какой-то срок.

Тут, правда, нужно что-то более драматичное. Нужно действительно придать ему признаки психического расстройства. То он шутник и балагур, все у него хорошо и море по колено, то, напротив, — все грустно, плохо и болезненно. Пусть и сам сомневается в своем здоровье. Я расписал схему диалога с доктором и с некоторым удовольствием обнаружил забавную вещь. Если для меня самым эмоционально заряженным моментом разговора была клинико-экспертная комиссия, то есть врач, по сути, просто припугнул меня и продавил свою позицию, то в случае с Андреем акценты несколько смещаются.

Андрея смущает финал разговора, конкретно фраза о том, что со временем навязчивые суицидальные мысли вытесняют саму проблему. Он обнаруживает у себя именно такие симптомы. Пару раз в году на протяжении месяца окружающая действительность становится серой, бессмысленной, все теряет значение и превращается в душный, давящий ад. При этом как писатель, то есть человек довольно внимательно отслеживающий все, что с ним происходит, он не мог не заметить, что эти проблемы не имеют логического обоснования. Он занят любимым делом, у него все хорошо в личной жизни, есть деньги и здоровье. И тем не менее — что-то не так.

Я покрутил в руках ручку и записал: «Я просто хочу, чтобы все это закончилось». Это должно стать лейтмотивом размышлений Андрея. Он не знает, что именно должно закончиться, не может вычленить, что конкретно причиняет ему страдания.

Ну а в дурке, после разговора с доктором, Андрей решает пересмотреть всю свою жизнь и понять, в какой момент он свернул не туда.

Я прикинул биографию Андрея и покачал головой. Простая и логичная проблема — это просто скучный текст. Кто будет читать про очередное тяжелое детство? Зачем? В чем идея поплакать на тему «мама в детстве недолюбила»? И без меня толпы психоаналитиков заняты рассказами о том, как важно пообижаться на родителей.

Я вдруг с удивлением обнаружил странный факт: восемьдесят процентов моих знакомых девушек — психологини. Конечно, это навскидку, но тем не менее. И значительная часть мужчин — тоже. Я бы даже сказал, тоже психологини. Как скоро, интересно, весь мир заполонят психологи? Это прямо-таки новая религия, что характерно, выросшая на осколках старой.

Психологи находят в каком-нибудь суфизме практику, чуть ее переделывают, и понеслась. Новое направление, уникальный инструмент и вообще чудо! Лечит от неврозов, алкоголизма, ожирения и критического мышления. Записываемся на развивашки, срочно. А потом, что самое удивительное, психологи и сами забывают, откуда они это взяли. Ощущение собственной значимости и светоносности замещает первоисточник. Все как с суицидальными мыслями?

Мне стало тяжело и скучно. Чтобы как-то себя развлечь, я представил, что рядом с моей кроватью стоит кресло. А в кресле сидит Фрейд.

— Добрый день, — поздоровался я.

Фрейд ничуть не удивился такому повороту событий и только устало вздохнул. С силой потер лицо руками.

— Ну что опять?

— Опять? — не понял я.

— В каждой критической ситуации взывают ко мне! — возмутился доктор.

— Скорее уж к богу, — возразил я.

Фрейд посмотрел на меня с некоторым недоверием, медленно сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда зеркальце, почему-то припорошенное чем-то белым, и посмотрел в него.

— Неожиданно, — наконец заключил он. — Но, в сущности, это ничего не меняет.

— Нет бога, кроме психоанализа? — предположил я.