проценты за каждого вылеченного больного, я бы еще понял, но у меня зарплата. Так какой мне смысл тратить на вас силы и время, если вы не больной?

— Мне вот тоже интересно, — буркнул я скорее просто из желания немного уколоть.

— Я не враг себе или вам. Допустим, я ошибаюсь, вы абсолютно здоровы, просто по глупости совершили довольно странный поступок. Допустим, все так и есть. Ну так, раз уж вы тут, полежите, попейте антидепрессанты, поправьте психическое здоровье. Выйдете от нас огурцом, напишете книгу про ужасы психиатрии. В чем проблема?

Я вдруг понял, что сижу с открытым ртом. И слишком поспешно, с громким звуком его закрыл.

— Зачем пичкать таблетками здорового человека?!

— А что не так с таблетками? — Он снова стал очень внимательным.

У меня возникло ощущение, что его взгляд проходит сквозь мой череп и сканирует мозг, чтобы расшифровать пробегающие по нейронам сигналы.

— Скажете, побочки у них нет и на когнитивные способности они не влияют?

— Смотря какие препараты. Некоторые их даже усиливают. По побочкам опять-таки надо понимать, о чем конкретно речь. Вам я выписал «Тералиджен» — рассказать?

— Расскажите.

— Это атипичный нейролептик, он не влияет на психику и не затрагивает экстрапирамидную систему. Просто купирует симптомы возбуждения и ажитации, хорошо помогает от навязчивых мыслей. Ничего страшного, как видите. Главный побочный эффект — сонливость.

Ну прям-таки замечательная штука, если его послушать. Странно, что всех без исключения им не кормят.

— И вы понимаете, как они влияют на творчество? Есть какие-то исследования, может быть?

Розенбаум задумался, погладил усы, потом медленно поводил головой из стороны в сторону.

— Прямых исследований в этой области нет, но я полагаю, что в конечном счете положительно. Да, вполне вероятно, что некоторую остроту восприятия они, конечно, снимут, отчего и творчество может стать менее актуальным, бьющим в нерв, что ли. Но кто, собственно, напишет книгу, если вы выйдете в окно? Так что я склонен считать, что положительно.

— Не думаю.

— То есть таблетки вы принимать не хотите? — уточнил он.

— И не буду, — кивнул я.

— Потому что считаете, что из-за них вы станете хуже писать?

— Грубо говоря, да.

— Но ведь приступы реальны. — Что это, вопрос или утверждение?

А что в голосе — сочувствие, жалость? Что вообще происходит? Что-то личное? Что ответить?

— Нет, конечно. — Я улыбнулся, но сразу же понял — зря. Получилось как-то тяжело, будто на уголках губ повисли гири, а я их тащу вверх.

— Понятно. — Хотя тон его скорее подразумевал недоверие. — Значит, это вы тоже выдумали и нет у вас периодов, когда вам плохо?

— Всем иногда плохо, вы вообще в окно смотрели?

Он автоматически посмотрел в окно и спросил:

— А что там?

— Пятьдесят оттенков серого! Это же Питер!

— А, в этом смысле, — понял Розенбаум. — Ну вот, вы тяжело переносите осень и весну, и вас можно понять. Все хмурое, серое, солнца мало. Угнетает все это, нездоровая, скажем так, атмосфера. Так почему бы не снять все эти симптомы?

— Спасибо, не надо, я и так неплохо справляюсь.

— Ладно. — Он посмотрел на часы и что-то прикинул в уме. — Я вам верю, вы абсолютно здоровы, вам не требуется помощь. Но есть нюанс — я не смогу выписать вас прямо сейчас. Для этого мне понадобится собрать клинико-экспертную комиссию. Что не только не сэкономит время, но и грозит некоторыми последствиями. Хотя если вы настаиваете…

Он посмотрел на меня, как бы ожидая моего решения. Я прикинул перспективы. Даже одного психиатра я с трудом в чем-то убедил, если вообще убедил, а уж целую свору…

— Какая альтернатива?

— Мы понаблюдаем за вами пару-тройку дней…

— Я не буду пить таблетки!

— И не надо, — легко согласился Розенбаум. — Для чистоты эксперимента поступим так, как вы просите. Никаких медицинских процедур. Только периодически будем мерить температуру, давление, ну и тому подобное. Без этого никак, бумажки надо заполнять. И если за время наблюдения я не увижу отрицательной динамики — выпишу вас.

— Я в психушке, тут не может не быть отрицательной динамики! Я в четырех стенах, мне тут не нравится!

— Это я хорошо понимаю и учитываю. Адаптация. Кстати, сестра сказала, что у вас температура поднялась, поэтому из изолятора вас пока не переведут. Такие уж правила, но, вероятно, так даже лучше. Ну как, по рукам?

— Хорошо.

Мы пожали руки, он встал, вернул мне книгу и тут же спросил, будто о чем-то вспомнив:

— А вы про что пишете?

— Про писателя в психушке.

— Писатель в психушке пишет про писателя в психушке, — задумчиво глядя в потолок, пробубнил он. — Занимательная рекурсия. И что там с писателем?

— В каком смысле?

— Ну, что с ним случилось? Почему он попал в психушку, что сейчас происходит?

— Попал под недобровольную госпитализацию, — буркнул я. — Сейчас в изоляторе сидит, хочет написать автобиографию.

— А это он, кстати, хорошо придумал. Это может положительно сказаться при навязчивых суицидальных мыслях.

— Почему? — заинтересовался я.

Розенбаум опять посмотрел на часы, снова сел на стул.

— К сожалению, у меня нет времени на лекцию по суицидологии, донесу главную мысль. Парадокс навязчивых суицидальных мыслей в том, что они рано или поздно вытесняют саму проблему. То есть в какой-то момент человек перестает понимать, что именно его не устраивает и когда это началось. Просто все плохо, а суицид видится выходом. Причем «все плохо» иногда довольно субъективное понятие. У человека хорошая работа, семья, дети, а он несчастлив. И не понимает почему. Может, это всё не его ценности, или жену он не любит на