Мужчины не повели на меня даже глазом, один говорилзначительно, с сильным юсовским акцентом:

– Так мы рассчитываем на вас, мистер… Майданофф, да?

Майданов блеял нечто, я сумел разобрать только, что, мол,раз уж так получилось, то что ж делать, у всех же семьи, родители, для нихудар, родители тоже люди…

Второй мужчина придержал двери лифта, спросил нетерпеливо:

– Так мы едем?

– Да, – ответил первый. Он покровительственнокивнул Майданову: – До свиданья! Я вижу, вы настоящий гражданиндемократического мира…

Двери лифта за ними задвинулись. Я закончил открывать одинзамок, выловил второй ключ, спросил глухо:

– Что, приходили откупаться?

Анна Павловна посмотрела на меня виновато и пропала вглубине квартиры. Майданов суетливо развел руками:

– Да, да… Они не такие уж и звери, вполнеинтеллигентные люди!.. Один даже Плутарха цитировал, а мы все – бивисы,бивисы!..

– И что вы сказали? – спросил я, а на душестановилось все горше.

Майданов виновато развел руками:

– Но что я мог сказать? Ведь уже все свершилось,обратно время не вернешь. К счастью, в посольство как раз прибыла инспекция.Тем солдатам грозит выговор, а это подпортит личное дело. Вот эти и просили неподавать в суд…

Я удивился:

– В суд?..

– Ну да…

– А что суд может сделать?

Майданов снова пожал плечами, снова раскинул руки, потомвиновато сунул ладони под мышки.

– Ничего, но с инспекцией – журналисты. Им хоть очем-то, да написать. Раздуют, а это отразится на имидже всей американскойармии. Ведь их войска теперь уже в ста двадцати странах мира. Словом, этиуговаривали делу ход не давать. Принесли деньги, обещали помощь.

Анна Павловна высунулась из-за спины мужа, всхлипнула,сказала виноватой скороговоркой:

– Сказали, что суд все равно ничего не докажет. Второйсолдат участия не принимал, а только один… Марьяна это мне сама сказала,экспертиза подтвердила. Адвокат будет доказывать, что это наша девочка ихсоблазняла, приставала. И что все было по согласию, а потом она ушла, и где ещешлялась, и кто ее избил – они знать не знают!

– Сволочи, – сказал я с ненавистью. –Сволочи! Так чего же засуетились?.. Ах да, огласки боятся… Понятно, почему…

– Почему? – спросил Майданов немедленно.

– Да вы ни при чем… Они просят у Китая разрешенияосновать базу на их территории! Очень настойчиво просят. Но в Китае, как ивезде, уже все знают, что суды на оккупированных землях против юсовцев вердиктне вынесут…

Второй замок щелкнул, я начал открывать дверь. Майданов соблегчением втянулся в свою прихожую. Я спросил раньше, чем он закрылся:

– А вы… что, взяли?

Он заколебался, ответил торопливым шепотом, опустив глаза:

– Бравлин, первым моим движением… что понятно!.. былобросить их поганые доллары им в лицо! В лица, простите… Не было еще такого,чтобы русского интеллигента вот так… Но, с другой стороны, у того парня домародители, отец и мать… Каково им услышать такое о своем сыне?.. Простомилосердие, обыкновенное милосердие, так свойственное нашему народу и особеннокультивируемое в нашей интеллигентной среде!..

Я спросил зло, хотя и чувствовал, что этого не стоит делать:

– Но деньги все-таки взяли?

– Что деньги? – ответил он еще тише. – Деньгивсего лишь эквивалент труда, а труд – всегда почетен. Лучше я истрачу их налекарства… а что останется – на книги, чем они просадят в казино. Извините,Бравлин, жена зовет…

Я успел увидеть его красное от стыда лицо. Дверьзахлопнулась, загремели засовы. Я тяжело протащился через прихожую, сбросилрубашку и долго сидел на кухне, не в силах даже поставить чайник.

Час до Шереметьева, четыре часа на лайнере, полчаса на«газике», еще около часа на гремящем, как камнедробилка прямо в черепе,вертолете. Меня высадили на раскисшую от проливных дождей землю чуть ли не всамом центре сибирской тайги. Пригнувшись, я отбежал подальше. В вертолетчто-то погрузили, он так тяжело оторвался от земли, словно стартовал с Юпитера.Ко мне быстро подошел коренастый мужчина в оранжевом комбинезоне и с большимибуквами на груди «МЧС». Дождь уже затих, но капли воды все еще блестели на лицеи одежде.

Я видел, как открывается и закрывается рот, но ничего неслышал. Он догадался, приблизил губы к моему уху и прокричал громче:

– Бравлин?

Я судорожно закивал. Он прокричал:

– Скоро пройдет!.. Что ж вас не предупредили, чтобзаглушки в уши? Эх, дикари!.. Ладно, приступайте!

На вершине невысокой сопки, где мы стояли, деревья ужеспилили. Спилили и растащили в стороны, устраивая площадку для посадкивертолетов, не все же такие орлы, чтобы по линю вниз, но дальше, сколько я ниоглядывался, во все стороны только темно-зеленая холмистая равнина. Толькохолмы – это сопки, что прижаты тесно одна к другой, а зелень – вековаянепролазная тайга, завалы на каждом шагу. Тысячи деревьев только ждут прикосновения,чтобы с ужасающим грохотом повалиться и повалить еще с десяток других, молодыхи здоровых, после чего будет еще один завал, а вывернутые из земли вздыбленныекорни, похожие на огромных змей, напугают и остановят кого угодно.

Катастрофа разбросала остатки самолета на десяткикилометров. Дремучая тайга, где не ступала нога человека, буреломы, ручьи,крутые сопки, камни, щели… Здесь нет квадратного метра ровной земли, здесьсопка жмется к сопке, все карабкаются по косогорам, везде из темно-зеленой чащиподнимаются сизые дымки, но то ли догорают части самолета, раскиданныечудовищным взрывом, то ли сами спасатели, что работают здесь уже второй день,развели костры, чтобы обсушиться и согреться.

Последние трое суток здесь шел проливной дождь. Сейчас, ксчастью, прекратился, но земля там, внизу, превратилась в болото. В распадкахшумят ручьи, несут мусор, издохших зверьков и трупики птиц.

Самолет взорвался на большой высоте. Обломки, естественно,разбросало на огромное расстояние. Но если у нас еще оставались шансы найтихотя бы черный ящик, то от тел семидесяти пассажиров и пяти – экипажа покаудалось найти малые фрагменты костей. Удачей стала находка почти уцелевшегочерепа, застрял в развилке дерева. По нему сразу установили, чей – ПилипенкоСтепан Антонович, тут же сообщили о находке, а через день сюда сообщили, чтолетит родня. Правительство выделило для них специальный рейс, потомзафрахтовало вертолет, и теперь в полевом городке добавилось трое постоянноплачущих женщин: мать, жена и дочь. Они не хотели улетать, пока не отыщутостальные части тела.