Сначала всё шло, как обычно: Синтия отдавала команды, словноадмирал Нельсон с капитанского мостика в разгар Трафальгарского сражения;вежливые матросы делали вид, что без её распоряжений нипочём не справятся стаким мудрёным делом. Но когда сиденье оказалось над мраморным бортиком, тётякак-то неловко накренилась, и ремень безопасности то ли лопнул, то лирасстегнулся.

Сам миг падения Николас проглядел — он как раз читал о рейдепирата Моргана на Маракайбо. Услышал донёсшееся с нескольких разных сторонприглушённое «ах!», тётин вскрик. Поднял глаза и обмер, увидев столб брызг ипустое раскачивающееся сиденье.

В течение полуминуты, пока выяснилось, что старушка цела,вокруг царило напряжённое молчание. Кто-то приподнялся с шезлонга, кто-то дажевскочил, но в общем все вели себя с безукоризненной сдержанностью. Русские бызаорали, кинулись к бассейну, здесь же никто не тронулся с места. Не избезразличия, а чтобы не мешать специалистам: прислуга лучше знает, что и какнужно делать в подобном случае. Орал и размахивал руками только какой-тодядечка в не по-английски пёстрых плавках. Потом, когда стало ясно, что всё впорядке, Николасова соседка со снисходительной улыбкой сказала про крикуна:«Australian, isn’t he».[14] Выговор у эмоционального джентльмена действительнобыл антиподный.

Зато Синтия проявила себя настоящей англичанкой. Когдаперепуганные матросы выудили её из воды, она сказала лишь: «Полагаю, сегодня яплавать не буду». И бледный от потрясения Ника укатил её под одобрительные взглядыи сочувственные комментарии публики.

Однако в коридоре, вдали от посторонних глаз, тётя дала-такиволю чувствам.

— О, мой Бог, — слабым голосом сказала она. — Я чуть непогибла. Когда я падала из этой чёртовой люльки, чуть не лопнула от злости.Думала: «Как некрасиво со стороны Всевышнего! Угробить меня накануне главногоприключения всей моей жизни! Просто нечестно!»

— Вы всё это подумали, пока падали с двух метров? — спросилНика — безо всякой подначки. Он знал по опыту, что в миг опасности мысльмногократно ускоряется. — Однако вы не совсем справедливы к Господу. Если высчитаете плавание по океану главным приключением вашей жизни, то оно ужеблизится к концу. Завтра Мартиника.

— При чём тут плавание! — фыркнула Синтия, но этоинтригующее замечание Николас пропустил мимо ушей. Он ещё не совсем оправилсяот шока.

— Как же вы меня испугали, — пробормотал он. — Я подумал…

— Что старуха свернёт себе шею и ты унаследуешьБорсхед-хаус? — подхватила тётушка. Он хотел возмутиться, но она махнула:молчи, не перебивай. — Нет, мой милый, Борсхед-хаус ты бы, конечно,унаследовал, но ты даже не представляешь, чего бы ты лишился! Какой ужас! Ямогла погибнуть, не открыв тебе тайны!

Николай Александрович заморгал.

— Тайны? Какой тайны?

Мисс Борсхед вздохнула.

— Не хотела говорить, пока не прибудем на Мартинику, нопосле сегодняшнего происшествия просто обязана ввести тебя в курс дела. Неужелиты подумал, что я притащила тебя на этот дурацкий пароход, только чтобы тыкатал меня по палубе?

— А… разве нет?

— У меня самоходное кресло, — с достоинством заметила она. —Нет, мой мальчик. Ты мне понадобился не в качестве тягловой силы. Мне нужнатвоя голова. Фандоринская голова! — Она постучала его артритическим пальцем полбу. — Дай мне 96 минут, чтобы прийти в себя. А пока изучи один документ. Ипоработай своими учёными мозгами.

Сказано это было уже перед самой дверью каюты. А минутуспустя Николас получил для изучения пожелтевшее от времени письмо — безкаких-либо комментариев. Пока он разглядывал бумагу, не торопясь еёразворачивать, Синтия ретировалась в своё логово. Из кресла на диван она умелаперемещаться без посторонней помощи. Руки у старушки были сильные.

* * *

Двадцать минут спустя охваченный охотничьим азартом Фандоринехал в лифте на шестую палубу, в библиотеку. Там имелся отличный подбор книг наразных языках по истории мореплавания. Возможно, удастся что-то найти пофранцузским арматорам периода Войны за испанское наследство.

Читальный зал бывал полон только в ненастную погоду. Но ссамого Бискайского залива над океаном сияло солнце, с каждым днём делалось всётеплей, и в этот тихий послеполуденный час Николас оказался в библиотеке совсемодин, даже служительница куда-то отлучилась. Вместо неё на столике регистратурысидел большущий попугай изысканной, но несколько траурной окраски: сам чёрный,с красным хохолком и жёлтой каймой вдоль крыльев. Птица водила здоровеннымклювом по странице раскрытой книги — будто читала. Фандорин поневоле улыбнулся.

— Пиастрры, пиастрры, — сказал пернатому существу магистр.Попугай покосился на шутника круглым глазом и присвистнул — мол, слыхали уже,придумал бы что-нибудь пооригинальней. Потом взял и перевернул клювом страницу.Должно быть, видел, как это делают посетители, и спопугайничал.

Библиотекарша Николасу была не нужна. Он сам нашёл нужныйшкаф, разделённый по странам и эпохам. Ага, вот Франция. Вот царствованиеЛюдовика XIV. А вот и целый том, посвящённый арматорам порта Сен-Мало.

— Лефевр, Лефевр… — бормотал Фандорин, перелистываяуказатель.

Их, оказывается, была целая династия, Лефевров. А вот и тот,что, очевидно, упоминается в письме.

Вслух Ника прочёл:

— «Шарль-Донасьен Лефевр (1653 — не ранее 1718)». That’s myman![15]

Птица издала нервный клекочущий звук. Мельком подняв глаза,Фандорин увидел, что попугай растопырил крылья и таращится на него.

— Не любишь, когда в библиотеке громко говорят? Ну, извини.

Дальше он читал про себя, испытывая волнение, как всякийраз, когда удавалось подцепить ниточку, ведущую из сегодняшнего дня в прошлое.

Дом «Лефевр и сыновья» был основан отцом Шарля-Донасьена вовремя войны с Аугсбургской лигой для снаряжения корсарских кораблей. Потомуспешно торговал, обслуживая Ост-Индскую компанию. Разбогател на работорговле,переключился на заготовку сушёной трески и импорт муслина из странСредиземноморья. Ага! В конце семнадцатого века фактически монополизировалвыгодный посреднический бизнес по выкупу европейских пленников у берберскихморских разбойников, подданных султана Мулай-Исмаила.