***

Задыхаясь, Мирон кулаком бьёт по кнопке экстренного выхода и выныривает из тёплых объятий биогеля.

Он не сразу соображает, где находится, но через пару секунд, скользнув взглядом по тяжелым складкам портьер цвета индиго, понимает, что это Мандарин Ориентал, а не родимый Улей.

Не дожидаясь смывки биогеля, оставляя на дорогущем ковре комки быстро подсыхающей слизи, плетётся в ванную. Бросает взгляд на ониксовое, с синей искрой овальное корыто, размерами подходящее для небольшой пирушки с шампанским и девушками, отодвигает панель закалённого стекла и встаёт на металлический поддон. С потолка бьют тугие струи…

Перед закрытыми глазами опять собственное лицо. Более длинные волосы, густая борода, но в остальном – это его собственное лицо. Шрам, разрубающий правую бровь ближе к виску – память о детской попытке взобраться на фонарный столб; сломанный, не очень качественно вправленный нос – наследие давней, подростковой привычки всегда отвечать ударом на удар. Провисший левый уголок рта – манера прикрывать саркастической улыбкой растерянность или испуг…

Конечно же, в первый миг он решил, что это Платон. Внезапно увлёкся "Троей", соорудил себе перса и удивительно быстро пробился в правящую верхушку – возможно, попросту купил, вбухав в прокачку и доспех целое состояние.

Разумеется, стать царём и ведущим военачальником армии троянцев не так-то и просто, но чего только нельзя купить за деньги…

Но нет. Платон никогда бы так не поступил – просто не смог бы. Его сущность, его природа заставила бы брата пройти весь путь с самого начала: от рядового копьеносца, пушечного мяса, которого не пощекочет копьём только ленивый, до облачённого в броню катафрактария… И такой путь может занять кучу времени.

Мирон, например, шел к статусу Божественного три года.

Выключив воду, он завернулся в толстое, как меховая шуба, полотенце и пошел в комнату. За спиной автоматически заработала вытяжка – система вентиляции устраняла остатки пара и мельчайших капелек воды из воздуха.

Поискав по привычке лилипайп линии доставки и сообразив, что в пятизвездочных отелях обслуживают только люди, он активировал гостиничный модуль и заказал обед. Старый как мир набор: клубный сэндвич, картофель-фри, салат Уолдорф. Здесь его подавали с кедровыми орешками…

На секунду он запаниковал: сколько могут стоить настоящие кедровые орехи? Но тут же выкинул это из головы. Для ведомостей Технозон его пребывание в гостинице, скорее всего, пройдет незамеченным. Вот если он арендует целый этаж, чтобы закатить вечеринку, пригласив звёзд из реалити-шоу "Сегодня на Орбите" – вот тогда какая-нибудь бухгалтерская программа отправит тревожный звоночек по инстанциям.

На секунду им завладела мысль так и поступить. А чего? Живём один раз. Нет никакой гарантии, что ему удасться отыскать Платона, да ещё и вовремя… Но только на секунду.

На самом деле Михаил, вместе со своими гончими, может катиться к веселой бабушке. Скорее всего, Платон уже мёртв. Или затихарился так глубоко, как сумел бы сделать только он – а это всё равно, что мёртв.

На секунду эго, свернувшись крошечной улиткой, рухнуло в пропасть отчаяния, а лимбическая система отдала мозгу панический приказ бежать сразу во все стороны…

Но ведь он оставил подсказку, – поспешно напомнил себе Мирон. – Он хочет, чтобы я его нашел… – и почувствовал, как эндорфины, выброшенные измученной печенью, перекрывают адреналиновую атаку надпочечников.

Отпустило.

В уголке интерактивного гостиничного экрана давно уже мигал огонёк. Сначала он был зеленым, затем оранжевым, но теперь сделался красным – рассерженное лицо Сеньора Помидора. Мирон активировал сообщение и упал на кровать.

Послание от Михаила. Еще одно напоминание о том, что Большой Брат всё видит, – подумал он, активируя сообщение. Уже собрался качнуть его в свою систему Плюс, но вспомнил, что выбросил дешевые наушники вместе с одеждой.

И похолодел.

Вместе с джинсами и курткой он избавился от трёх оставшихся колёс дексамина и пятисот миллиграмм лития. А так же от всего метформина и мозафинила – того, что могло помочь ему прожить этот день. А потом – следующий.

Забыв полотенце на кровати, он рванул к двери. Дернул ручку – в тихом, выстланном шерстяным ковролином коридоре было пусто. Только полная тётка в белоснежной наколке и крахмальном фартуке поверх синего форменного платья безучастно катила тележку, уставленную пластиковыми флаконами с моющими средствами.

– Здесь был мешок, – сказал Мирон.

– Си? – тётка не понимала по-русски. Или делала вид, что не понимает…

– Мешок, говорю. С одеждой.

– Си? – горничная подняла одну бровь и многозначительно посмотрела на обнаженные чресла Мирона.

– Ох ты чёрт… – скособочившись, он нырнул по пояс за дверь.

Тётка, надменно задрав подбородок, покатила тележку дальше.

Хрен она что скажет, – подумал он, возвращаясь в кровать. – Даже если моя одежда лежит в этой её грёбаной тележке…

Мирон представил, как надевает халат, гостиничные шлёпанцы, спускается на лифте в холл, подходит к той вылизанной девчонке за стойкой и небрежно так заявляет, что горничная спёрла его колёса… Ну, по-сути-то так и есть: метформин и мозафинил катят за антидепрессанты, а литий так вообще прописывают как здрасьте всяким там шизофреникам… Но вот за дексамин ждет статья.

Забравшись под одеяло, он некоторое время лежал, свернувшись клубочком, лелея своё новое горе и быстро, как в калейдоскопе, прощёлкивая варианты достать декс не выходя из отеля. Ни один не прокатывал.

Ладно, значит, придётся идти на концерт всухую, – после мучительной внутренней борьбы решил Мирон. – В конце концов, миллионы людей ходят по улицам каждый день – и ничего. Не дохнут. Во всяком случае, не очень часто.

А всякие психи с автоматами и террористы с самодельными бомбами, пьяные водилы и самолёты, которые, как подбитые вороны, падают с неба – это всё хрень. Дерьмо случается, и ничего с этим не поделаешь. Такие дела.

От перечисления опасностей, вымышленных и явных, которые могут приключиться с человеком на улице, легче не стало и он решил отвлечься, посмотрев файл, присланный Михаилом.

В принципе, итак понятно, как Платон покинул Башню. Просто приятно убедиться в своей правоте…

Что Платон делал в самой квартире, запись не показала – видимо, Михаил счёл это охренеть каким секретом, и запись начиналась от входной двери.

Вот Платон, одетый в дорогое кашемировое пальто, входит в лифт.

Смена кадра: кабина лифта, её Мирон видел и так. Зеркальные панели, на уровне пояса – поручень по всему периметру. Чего Мирон не заметил, так это того, что в кабине был неприметный лючок. Откинув крышку которого Платон, быстро перебирая пальцами, набрал девятизначный код, а затем закрыл люк – и тот сделался совершенно незаметен на фоне зеркальной панели.