«А ведь ему всего десять лет…» – пронеслась мысль в голове Ивана Васильевича. И он, едва сдержав более бурную реакцию, остановил обстрел манекена и отправился его изучать. Стрелы он выдержал отлично. Ваня попытался продолжить демонстрацию, но отец его остановил:

– Зачем добрую броню изводить? И так уже видно, что она хороша.

– Как скажешь, отец, – после небольшой паузы ответил княжич.

– Почему свечи не пахли воском? – спросил Великий князь, отведя сына в сторонку.

– Что?

– Странные свечи, – повторил отец свой вопрос. – Светят добро и не коптят, а воском не пахнут. Не юли. Мне уже доносили, что на торжище появились новые свечи, вроде как из особого индийского воска. Не твои ли проделки?

– Мои, – тихо ответил. – Мне нужны были деньги на опыты с металлом.

– Не прибедняйся, – усмехнулся отец. – Почему не показал?

– Броня важнее. А свечи – так сейчас я их и не варю. От случая к случаю занимаюсь[24], – сказал Ваня, стараясь как можно скорее соскочить с острой темы. Он прекрасно знал, что для воинского сословия иным трудом заниматься было зазорно. Только военным делом надобно было жить. Князь же был наивысшим выражением этого сословия, не важно – удельный или Великий. Доспехи еще ладно. Прямо с войной связаны. А свечи? Поэтому он сильно переживал из-за реакции родителя и говорить не желал. И она последовала.

– Чего же ты творишь… – тихо произнес он, старательно сдерживая командирский рык. – Опозорить отца удумал, стервец? Али тебе не любо княжичем быть? Али судьбой черного люда прельстился?

– При чем тут черный люд? Я что, у наковальни сам с молотком стою? – неподдельно удивился Ваня.

– Этого еще не хватало! – раздраженно фыркнул отец, внутри которого боролись противоречивые чувства.

– Вот и я о том толкую. Я же княжич, а не простой ратник. Мне о войне надобно думать, а не о поединке.

– Вот как? И что же ты надумал? – усмехнувшись, спросил отец.

– Для войны нужны деньги. Они – кровь войны. Не будет денег – не будет добрых лошадей, броней и оружия, корма и фуража, стругов и прочего. Ничего не будет. А потому вместо того, чтобы делом заниматься, придется всякие непотребства творить. Как эти бездомные…

– Кто-кто?

– Бездомные. Дети степи. У них ведь ни кола ни двора. Живут только с грабежа соседей да взятия денег за проезд купцов. И как живут? Впроголодь. Бедны, что церковные мыши. Вон всей оравой бегают по округе, подыскивая где бы им что урвать. Как шакалы, остервеневшие от голода. Хорошо ли это? Добре ли? Они ведь при такой жизни только толпой и могут воевать. Большой. Чтобы на каждого ратника нашего приходилось по несколько детей степи… – произнес Ваня и замолчал.

– И что же ты хочешь? Вместо воинского дела за монетами бегать? Словно купец какой или того хуже? – после долгой паузы поинтересовался Иван III, несколько смущенный фразой сына.

– Одно другому не третье.

– Что? – удивленно переспросил отец.

– Я говорю, что и в деле воинском упражняться, и о монете не забывать. Ибо чем больше у тебя монет, тем лучше воинство ты иметь можешь. И не обязательно числом великое. Нет. Их доброе воинское снаряжение – дорогого стоит. Или я плохие брони удумал?

– Хорошие, – ответил отец уже благожелательным тоном.

– Или свечи оказались погаными? Если прознал про них, то наверняка держал в руках, видел, как они пахнут и горят. Так ведь?

– Так, – по-доброму улыбнувшись, ответил Иван Васильевич. – Добрые свечи.

– И дешевые, – заметил Ваня, благо они стояли в стороне, дабы их никто не слышал. Отцу хватило ума не начинать этот разговор вблизи лишних ушей. Да и голоса они не повышали. – Ежели небольшой двор поставить мастеровой, то он в год тысяч по пятьдесят[25] будет приносить.

– Сколько-сколько? – оживился отец.

– Пятьдесят тысяч. Но это очень грубые подсчеты… Тут с купцами нужно совет держать. Смотреть, сколько в Новгород и Ганзу, в Литву и Польшу и через Казань можно продавать их за звонкую монету. Так-то они будут в выделке дешевы. Они ведь из сала, только очищенного и отжатого[26].

– Из сала? Ха! – расплылся Иван Васильевич в улыбке. Цены на свечи из воска и сала отличались кардинально, на порядки. Потому как сальные коптили безбожно и воняли при сжигании, давая слишком мало света и слишком много дыма. Да и в руках таяли, добавляя пакостных ощущений. А те, что Великий князь видел и щупал, выглядели словно из непривычного воска. Крепкие, твердые, чисто и довольно ярко горящие. Не хуже восковых, во всяком случае. Ни запаха, ни копоти. Церковь вон выкупила почти все, что Ваня вывалил на московский торг. Такие и в церкви не зазорно ставить.

– Да. Отжимая очищенное сало, я еще и жир получал. Тоже лишенный вони всякой. Его и в кашу можно, и на прочие дела. Покажу, – предвосхищая вопрос, пояснил Ваня. – Потом. Как по-человечески налажу дело. Так – стыдоба пока. Ну так что, продолжать мне дела эти? Или оставить их?

– Уговорил, – усмехнувшись, произнес отец. – Поставишь и бронный двор, и свечной. Найдешь людей там управляться, а сам только приглядывать станешь. И не дай бог узнаю, что сам, словно чернь, молотком машешь или еще чего такого делаешь. Указания давать – пожалуй, и не зазорно в таких делах. Но и упражнений воинских не забывай. С сотней своей и дальше занимайся. Я ее этим годом в поход возьму, если все сложится.

– Я ее одену в новую броню?

– Одевай. Но помни – как двор бронный поставишь, так по триста броней двор твой должен в казну сдавать ежегодно. По цене простой кольчуги. Ясно тебе?