Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебя обидеть не желала, мне это, правда, все равно! –ответила Катерина и фыркнула: – Ну вот, сама тут с тобой стихами заговорила!Наверное, это заразное, как грипп!
Она назвала водителю свой адрес и блаженно откинулась наспинку сиденья. На сегодня все неприятности кончились. Сейчас она приедетдомой, напьется чаю с печеньем и ляжет спать. Какое же у нее дома печенье?Перед глазами поплыли полки супермаркета, где штабелями были уложены пачкипеченья – песочного и слоеного, с маком и с корицей, с вареньем и с шоколадом,с орехами и с кокосовой стружкой, воздушное, из сбитых белков, а такжекорзиночки с вареной сгущенкой… Катя сладостно вздохнула и погрузилась в легкуюдрему, так и не успев спросить себя, отчего же не пришла Жанна? И почему она непозвонила?
Вот именно, почему?..
– Откуда этот бугай вывернулся? – проговорил дерганыйтип маленького роста, потирая ушибленный бок. – Ты же говорил, что онапришла сюда одна!
Ну черт ее разберет! – отмахнулся разноглазый. –Ты же этих баб знаешь – пришла одна, ушла вдвоем… а бывает и наоборот… хотя онавроде и ушла одна… главное, чемоданчик у нас, можем шефу рапортовать, чтозадание выполнено!
– Чемоданчик? – настороженно повторил низенький бандит,приближаясь к фонарю. – Чего-то мне этот чемоданчик не нравится. Точно этотот самый?
– А какой же? – разноглазый насторожился и уставился накейс в руках напарника. – Я ее от самого места встречи пас… должен бытьтот самый чемоданчик…
Во время потасовки с могучим художником кейсу тоже изряднодосталось, и один из металлических замков начисто оторвался, да и второй едвадержался.
Маленький грабитель попытался поправить замок, но тотвнезапно отскочил, крышка чемоданчика откинулась, и его содержимое высыпалосьна асфальт.
– Это еще что такое? – недоуменно протянул разноглазый.Лицо его озадаченно вытянулось.
– А ты говоришь – задание выполнено! – вздохнул егомалорослый напарник.
На асфальте, под худосочным светом фонаря, громоздиласьгорка коричневатых неровных брусков. Это было самое настоящее хозяйственноемыло.
– Мыло, хозяйственное. Давненько я его не видел! И гдетолько его люди берут? Видно, еще из старых запасов!
– Вот блин! – с глубоким чувством выдохнул разноглазый.
– Так что насчет рапорта шефу ты маленько погорячился! Врядли ему мыло нужно!
– Надо снова эту бабу искать! – опомнился разноглазый. –Ты не видал, куда они с этим бугаем подались?
– Вроде машину поймали…
– Но ты это мыло все-таки собери, предъявим шефу каквещественное доказательство…
Напарник покачал головой, но спорить не стал и, собрав мылос асфальта, сложил его в ломаный чемоданчик.
Злоумышленники вышли на улицу и огляделись.
На площади царила какая-то странная, гнетущая тишина, какаябывает только на море перед началом шторма или в бескрайней степи передприближением урагана, когда вся природа настороженно замирает в ожиданиинеприятностей.
– Чего так тихо-то? – опасливо проговорилнизкорослый. – Ни машин, ни людей… словно все куда-то попрятались…
– Да ладно тебе, – отмахнулся разноглазый. – Ночь,вот и тихо… спят все…
Но через секунду и сам он почувствовал какое-то смутное беспокойство.
А еще через несколько секунд со стороны Невского проспектадонесся какой-то нарастающий гул.
– Это что такое? – дрожащим от страха голосом протянулнапарник. – Наводнение, что ли?
– Какое наводнение? Весна на дворе!
– Ох! – малорослый бандит попятился. – Матьчестная! Это же… сегодня же…
– Да что такое? Говори уж! – разноглазый встряхнулнапарника. – Что такое сегодня?
– Сегодня «Зенит» играл! – в ужасе выдохнул малорослый.
Впрочем, все уже и так было ясно.
Со стороны Невского показалась густая бело-голубая толпа,которая неслась по улице, все сметая на своем пути.
Болельщики выкрикивали что-то нечленораздельное, и их крикисливались в ровный угрожающий гул.
Из-за угла вывернула темная машина, но, увидев толпу,мгновенно сдала назад и скрылась.
– Бежать надо… – тоскливо выдохнул низкорослый. –Видишь, как орут – наверняка «Зенит» проиграл! В такой день им лучше непопадаться!
– Бежать? – разноглазый завертел головой. – Позднобежать!
Действительно, бело-голубая толпа надвигалась на нихнеотвратимо и стремительно, как горный поток. Через несколько секунд первыеболельщики поравнялись с незадачливыми грабителями, а еще через секунду потокподхватил их, как две жалкие щепки, закрутил и потащил вперед.
Разноглазый был повыше, и он удержался на ногах, а егомаленького напарника мгновенно подмяли и затоптали.
Шторму, урагану, горному потоку, снежной лавинесопротивляться бесполезно.
Можно только расслабиться и отдаться на волю стихии,полагаясь на свое везение. Так и поступил разноглазый бандит, когда егозахлестнул поток болельщиков. Вокруг него клубились перекошенные обидой лица,бело-голубые шарфы и футболки. Он старался удержаться на ногах, и до поры довремени это удавалось. Прошло несколько страшных минут, и наконец волна схлынула,выбросив его на тротуар неподалеку от Дома радио.
Незадачливый грабитель перевел дыхание и огляделся.
Он, несомненно, был жив, и даже обошелся без переломов исерьезных увечий. Правда, он потерял своего маленького напарника, а вместе сним – злополучный чемоданчик с вещественными доказательствами своей неудачи.
Иннокентий Крутилло нажал на кнопку звонка и прислушался кдонесшейся из-за двери птичьей трели. В свое время он долго подбирал звуковоерешение для дверного звонка, пока не остановился на песенке малиновкикрасногрудой. Это звучало красиво, интеллигентно и патриотично. А посколькуИннокентий был владельцем художественной галереи, красота, интеллигентность ипатриотизм должны были сопутствовать ему во всем.
Он еще раз нажал на кнопку и только тогда вспомнил, чтодверь ему никто не откроет.
Сегодня утром от него ушла жена.
То есть обещала она уйти каждое утро, и Иннокентий привык кэтим разговорам, как к первой чашке кофе, прогнозу погоды или утреннему душу.Эти утренние обещания даже оказывали на него бодрящее, тонизирующее действие,внушали несбыточные надежды. Иногда она даже уходила – с шумом, с криками, схлопаньем дверью.
Но к вечеру неизменно возвращалась, потому что собственнаямать, заслуженный работник здравоохранения Корделия Степановна, раздражала еееще больше, чем муж. Выдержать ее больше одного дня жена Иннокентия не могла.