Мы дошли до дверей, и я видел, как она переступила порог ипошла по вестибюлю. Мне нравилось следить за ее движениями. Она скрылась вкоридоре. Я пошел домой. Ночь была душная, и наверху, в горах, не стихало ни наминуту. Видны были вспышки на Сан-Габриеле.

Перед «Вилла-Росса» я остановился. Ставни были закрыты, новнутри еще шумели. Кто-то пел. Я поднялся к себе. Ринальди вошел, когда яраздевался.

— Агa, — сказал он. — Дело не идет на лад. Бэби в смущении.

— Где вы были?

— На «Вилла-Росса». Очень пользительно для души, бэби. Мыпели хором. А вы где были?

— Заходил к англичанам.

— Слава богу, что я не спутался с англичанами.

На следующий день, возвращаясь с первого горного поста, яостановил машину у smistimento, [эвакопункт (итал.)] где раненые и больныераспределялись по их документам и на документах делалась отметка о направлениив тот или иной госпиталь. Я сам вел машину и остался сидеть у руля, а шоферпонес документы для отметки. День был жаркий, и небо было очень синее и яркое,а дорога белая и пыльная. Я сидел на высоком сиденье фиата и ни о чем не думал.Мимо по дороге проходил полк, и я смотрел, как шагают ряды. Люди были размореныи потны. Некоторые были в стальных касках, но большинство несло их прицепленнымик ранцам. Многим каски были слишком велики и почти накрывали уши. Офицеры всебыли в касках, но подобранных по размеру. Это была часть бригады Базиликата. Яузнал их полосатые, красные с белым, петлицы. Полк уже давно прошел, но мимовсе еще тянулись отставшие, — те, кто не в силах был шагать в ногу со своимотделением. Они были измучены, все в поту и в пыли. Некоторые казались совсембольными. Когда последний отставший прошел, на дороге показался еще солдат. Оншел прихрамывая. Он остановился и сел у дороги. Я вылез и подошел к нему.

— Что с вами?

Он посмотрел на меня, потом встал.

— Я уже иду.

— А в чем дело?

— Все война, ну ее к…

— Что с вашей ногой?

— Не в ноге дело. У меня грыжа.

— Почему же вы идете пешком? — спросил я. — Почему вы не вгоспитале?

— Не пускают. Лейтенант говорит, что я нарочно сбросилбандаж.

— Покажите мне.

— Она вышла.

— С какой стороны?

— Вот здесь.

Я ощупал его живот.

— Кашляните, — сказал я.

— Как бы от этого не стало хуже. Она уже и так вдвое больше,чем утром.

— Садитесь в машину, — сказал я. — Когда бумаги моих раненыхбудут готовы, я сам отвезу вас и сдам в вашу санитарную часть.

— Он скажет, что я нарочно.

— Тут они не смогут придраться, — сказал я. — Это не рана. Увас ведь это было и раньше?

— Но я потерял бандаж.

— Вас направят в госпиталь.

— А нельзя мне с вами остаться, tenente?

— Нет, у меня нет на вас документов.

В дверях показался шофер с документами раненых, которых мывезли.

— Четверых в сто пятый. Двоих в сто тридцать второй, —сказал он. Это были госпитали на другом берегу.

— Садитесь за руль, — сказал я.

Я помог солдату с грыжей взобраться на сиденье рядом с нами.

— Вы говорите по-английски? — спросил он.

— Да.

— Что вы скажете об этой проклятой войне?

— Скверная штука.

— Еще бы не скверная, черт дери. Еще бы не скверная.

— Вы бывали в Штатах?

— Бывал. В Питтсбурге. Я догадался, что вы американец.

— Разве я плохо говорю по-итальянски?

— Я сразу догадался, что вы американец.

— Еще один американец, — сказал шофер по-итальянски,взглянув на солдата с грыжей.

— Послушайте, лейтенант. Вы непременно должны меня доставитьв полк?

— Да.

— Штука-то в том, что старший врач знает про мою грыжу. Явыбросил к черту бандаж, чтобы мне стало хуже и не пришлось опять идти напередовую.

— Понимаю.

— Может, вы отвезете меня куда-нибудь в другое место?

— Будь мы ближе к фронту, я мог бы сдать вас на первыймедицинский пункт. Но здесь, в тылу, нельзя без документов.

— Если я вернусь, мне сделают операцию, а потом все времябудут держать на передовой.

Я подумал.

— Хотели бы вы все время торчать на передовой? — спросил он.

— Нет.

— О, черт! — сказал он. — Что за мерзость эта война.

— Слушайте, — сказал я. — Выйдите из машины, упадите инабейте себе шишку на голове, а я на обратном пути захвачу вас и отвезу вгоспиталь. Мы на минуту остановимся, Альдо.

Мы съехали на обочину и остановились. Я помог ему вылезть.

— Здесь вы меня и найдете, лейтенант, — сказал он.

— До свидания, — сказал я. Мы поехали дальше и обогнали полкприблизительно в миле пути, потом переправились через реку, мутную от талогоснега и быстро бегущую между устоев моста, и дорогой, пересекающей равнину,добрались до госпиталей, где нужно было сдать раненых. На обратном пути я самсидел у руля и быстро гнал пустую машину туда, где ждал солдат из Питтсбурга.Сначала мы миновали полк, еще более разморенный и двигавшийся еще медленнее;потом отставших. Потом мы увидели посреди дороги санитарную повозку. Двоесанитаров поднимали солдата с грыжей. Они вернулись за ним. Увидя меня, онпокачал головой. Его каска свалилась, и лоб, у самых волос, был окровавлен. Наносу была содрана кожа, и на кровавую ссадину налипла пыль, и в волосах тожебыла пыль.

— Посмотрите, какая шишка, лейтенант, — закричал он. — Ноничего не поделаешь. Они вернулись за мной.