— У тебя усталый голос, — сказала она вместо этого. — Тяжелый день?

— Не очень.

— Чем ты занимался?

— Писал комментарии.

— Целый день?

— Нет, только утром.

— Ладно, — ответила Рут. У нее появилось нехорошее предчувствие. — А потом ты что делал?

Морган немного помолчал.

— У меня была встреча.

— Да? И где?

— В Капитолии.

Теперь замолчала Рут. «В Капитолии» для нее означало встречу с женщиной по имени Шарлин, с которой у Моргана была интрижка несколько лет назад. Связь длилась недолго, но, как любой роман на стороне, внесла в их отношения недоверие и расшатала брак.

— Ясно, — только и произнесла она.

— Я с ней не виделся.

— Я тебя об этом не спрашивала.

— Но ты мне все-таки не доверяешь.

«Нет, Морган, после того как ты два месяца трахал эту бабу в каком-то клоповнике, а потом бросил ее и все рассказал мне, и я неделями ходила как в тумане, привыкая к роли обманутой женщины, — нет, я больше тебе не доверяю».

— Не важно, — отмахнулась Рут. — Но я чувствую, как ты устал. — Так они теперь и общались: сплошные «не важно» да «ничего особенного».

Морган прочистил горло.

— Ну а как у вас там?

— Лиззи в пух и прах разругалась со своим бойфрендом, то есть уже бывшим бойфрендом, хотя вряд ли его вообще можно так называть, — стала рассказывать Рут, закрывая дверь в спальню с двумя кроватями, поскольку Джордж вернулся, а с лестницы послышались шаги Лиззи. — Там у них черт ногу сломит, все очень сложно. А теперь Гэвин попал в больницу.

— Значит, она ему врезала?

Через стенку Рут слышала, как Джордж и Лиззи в соседней комнате над чем-то хохочут, и почувствовала себя отщепенцем. Она вкратце обрисовала Моргану, как было дело, но в пересказе история выглядела глупо. Поваренная книга — всего лишь сборник рецептов. Получалось, что семейка у них придурковатая. Морган даже не понял, в чем провинился Гэвин.

— А разве нет других кулинарных книг?

Конечно, есть. Лиллиан смотрела передачу «Французский шеф-повар», а потом купила книгу «Уроки французской кулинарии» в двух томах и, наблюдая, как Джулия Чайлд[6] на экране отхлебывает вино, делала пометки на полях. Но французские изыски Лиллиан — потофё или бёф бургиньон — семья не особенно жаловала.

Рут стала оправдываться:

— Нельзя относиться к чужой книге как к макулатурному томику с развалов. — Потом решила распрощаться: — Ну ладно, мне надо готовить ужин. Позвоню тебе позже.

Морган кашлянул.

— Только не очень поздно. Я сегодня рано лягу спать. Хочу задушить болезнь в зародыше.

Морган часто что-нибудь «душил в зародыше» — он очень заботился о себе.

Рут мельком подумала, избавилась ли Шарлин от своего глупого южного акцента.

В соседней комнате Джордж и Лиззи валялись на двуспальной кровати с балдахином, смотрели видео на телефоне Джорджа и заливались смехом. Когда Рут хотела присоединиться к ним, брат закрыл приложение.

— Ты такие шутки не любишь, — объяснил он.

Обидно.

— Да ладно тебе, — сказала Рут, вклиниваясь между ними, и тут заметила разводы на обоях. Неужели крыша течет? Возможно, черная плесень тут повсюду, а не только в ванной. — Покажите мне что-нибудь веселое.

Джордж снова включил видео — эпизод из старой передачи «Субботним вечером в прямом эфире» с Джоном Белуши и Ларейн Ньюман. Рут громко захохотала. Джордж и Лиззи, которые смотрели сюжет уже по второму разу, теперь смеялись сдержаннее.

Это тоже было обидно.

Разница в возрасте все-таки дает о себе знать, подумала Рут. Она была старше Джорджа на четыре года, Лиззи — на десять лет, а Дэниела — всего на полтора. На многих детских фотографиях они стояли в ряд, выстроившись по старшинству, все примерно одного роста, за исключением малышки Лиззи. Иногда Рут думала, что Лиззи родилась неожиданно. Жаль, что у мамы уже не спросишь. У Рут было много вопросов к Лиллиан: «Случались ли у вас с отцом кризисы? Как ты поступила бы, если бы он завел роман? Правда ли, что Дэниел был самым трудным из нас? И о чем ты писала там наверху, в гостевой комнате?»

Ответов на эти вопросы не было и никогда не будет: Лиллиан и Дэниел умерли, рассказы потерялись.

Лучше всего Рут запомнила, что Дэниел считался семейным клоуном. За ужином, в машине и в кафе он всегда острил или кого-нибудь пародировал — учителей, почтальона, врача. Рут казалось, что он теснит ее с законного места старшей сестры, но ей нравились его шутовство и та легкость, с которой он мог всех рассмешить. Во время своей предвыборной кампании Мюррей таскал их на благотворительные ужины в церкви; дети их ненавидели («опять тушеная фасоль и капустный салат?!»), но Дэниел отлично изображал набожных грудастых старушек, мирно дремлющих после бесплатной трапезы.

— Перестаньте! — одергивала детей Лиллиан, но и сама невольно смеялась, давя окурок в маленькой пепельнице, когда они заезжали на церковную стоянку в «блэрмобиле».

— Ведите себя прилично, — наставлял Мюррей. По торжественному случаю он был в отглаженных брюках цвета хаки и легкой голубой рубашке с пуговками в уголках воротника. — Возможно, скоро вы будете членами семьи конгрессмена.

— А можно мы потом поедем в «Макдоналдс»? — спрашивал двенадцатилетний Джордж.

— Нет, — отвечала Лиллиан. — Ешьте фасоль и хот-доги.

Мюррей глушил мотор; двигатель сначала тикал и сопел, потом умолкал.

— Смотрите, приехали с Девятого канала, — говорил Дэниел.

— Нас будут снимать? — беспокойно спрашивала Рут. Ей было шестнадцать лет, и все лицо у нее цвело прыщами.

Лиллиан смахивала собачью шерсть с пиджака мужа.

— Напоминаю всем, что надо пользоваться салфетками. Неприятно будет, если вы попадете в камеру все перемазанные.

— Фасоль — это скрытая угроза… — начинал Дэниел.

— В церкви никаких шуток про фасоль, — обрывал его Мюррей. — Ну что, поехали! Чего мы хотим?

— Равноправия! — со стоном откликались дети. — Доступного здравоохранения!

— А когда мы этого хотим?

— Прямо сейчас!

После церкви они все же заезжали в «Макдоналдс» — неуемный оптимизм Мюррея брал верх над материнской рачительностью, — ели жареную картошку и бургеры, уже не беспокоясь о салфетках, и возвращались в большой дом в Конкорде с жирными пальцами и кетчупом в уголках ртов.

Рут не раздражали предвыборные мероприятия. Она была уверена, что отец выиграет, и с удовольствием представляла, как будет жить в Вашингтоне, посещать Белый дом, Капитолий и мемориалы исторических личностей, про которых пишут в книгах. Воображала, как пойдет в школу для детей конгрессменов (тогда еще не появилось понятия «конгрессвумен») вместе с девочками в клетчатых юбках и мальчиками в строгих синих пиджаках, проявляющими живой интерес к общественной жизни. Мечтала о том, как наведается в Белый дом и станет задавать вопросы, которые привлекут внимание какого-нибудь важного человека, и он отведет ее в Овальный кабинет познакомиться с самим президентом — Рональдом Рейганом или Уолтером Мондейлом, в зависимости от результатов тогдашних осенних выборов.