Однако утром, прежде чем хвататься за чайник, стоило все-таки сосчитать до десяти — тогда она успела бы сообразить, что вода только что вскипела.

Лиззи взяла грабли и, хотя на землю упало всего несколько листьев, стала быстро, с остервенением чистить лужайку. Мысли вернулись на полтора года назад, когда она познакомилась с Гэвином на литературных чтениях в рамках программы по сбору средств для библиотеки. В мероприятии принимало участие всего несколько местных писателей, но Гэвин определенно был самым известным; Лиззи даже подумывала взять его рассказ, опубликованный в «Нью-Йоркере», для разбора на занятиях по короткой прозе. После чтений Лиззи подошла к нему и сказала:

— Мистер Лэнгли, я большая поклонница вашего творчества.

Он смутился, удивился, а затем взял Лиззи за руку и поблагодарил, после чего, невзирая на ораву почитателей, предложил ей выпить бокал вина и вывел ее из толпы. Уже с глазу на глаз он на полном серьезе попросил объяснить, почему ей так нравятся его произведения.

Вопрос застал Лиззи врасплох.

— Наверное, дело в том, что ваши персонажи универсальны, — в конце концов сформулировала она, чувствуя себя первокурсницей, но Гэвина ответ, казалось, удовлетворил: он расхохотался, отчего морщины на лице обозначились еще резче.

Затем он осушил свой бокал и велел ей ждать здесь, пока он принесет еще вина. И она осталась ждать. Когда они выпили еще по полбокала и обменялись очередными любезностями, он вдруг взглянул на нее серьезно, помолчал и угрюмо предложил:

— Пойдемте отсюда?

Поставив недопитое вино на столик, Гэвин слегка приобнял ее за талию и вывел из библиотеки по изрытой колесами парковке к своей машине, лоснящемуся черному «мерседесу» с мягкими откидывающимися кожаными сиденьями. Позже, на темной дороге, когда он зарылся головой ей в колени, эта кожа нежно терлась о ее голые бедра.

Лиззи знала, что он женат и пользуется определенной репутацией, но ее это ничуть не смущало. Она была одна уже целый год, с тех пор как ее бойфренд Брюс, с которым она прожила девять лет, пришел домой и объявил, что полюбил другую. Лиззи тогда поразило, какой непривлекательной она сразу себя почувствовала: старой, морщинистой, пожухлой и мертвой. Поэтому, когда уже на следующее утро Гэвин электронным письмом пригласил ее заглянуть днем к нему домой на чашку кофе, она перестроила график консультаций так, чтобы в середине дня быть не только свободной, но и голодной и возбужденной. Последнее обстоятельство, видимо, не укрылось от него, когда она пришла в просторный красный амбар с естественным освещением, где он работал, поскольку Гэвин даже не удосужился закрыть огромную дверь и сразу сорвал с Лиззи одежду, специально подобранную именно для такого случая.

Они начали встречаться раз в неделю, днем по четвергам. Вино, секс. Лиззи не стремилась к серьезным и длительным отношениям; она все еще пыталась понять, почему у нее не заладилось с Брюсом. Нет, главным образом она хотела снова почувствовать себя желанной. Не беда, что Гэвин был старше и отличался пусть и привлекательной, но грубоватой и заурядной внешностью. К тому же он обладал обаянием знаменитости, что Лиззи считала сексуальным, хоть и не хотела этого признавать. Он сыпал именами. Такой-то был его другом. Такой-то просил его написать рецензию на свою книгу. Такой-то приезжал на День благодарения. Конечно, Гэвин был женат, что заставляло Лиззи задуматься, но супруга жила в Нью-Йорке, и Гэвин уверял, будто их брак — сплошная формальность и связывают их только общие счета в банке «Меррилл Линч».

Оба ничуть не опасались влюбиться друг в друга. Тем не менее у них находилось много тем для разговоров по четвергам, особенно во время предварительных выборов в Нью-Гэмпшире; оба поддерживали Берни, но Лиззи полагала, что он может выиграть, а Гэвин так не считал. Они обсуждали литературу, статьи в «Нью-Йоркере». У Гэвина была одна неприглядная черта — непомерное самомнение, из-за чего он иногда вел себя заносчиво, но Лиззи по большей части старалась не придавать этому значения.

До последнего месяца.

В любом случае, учитывая беззастенчиво сексуальную природу их взаимоотношений и отсутствие каких-либо обязательств, Лиззи не собиралась приводить Гэвина домой и знакомить с родными. Однако отец что-то почувствовал, когда однажды в унылый воскресный день Лиззи упомянула, что не приедет посмотреть с ним по телевизору игру «Патриотс»,[3] поскольку у нее другие планы. Она надеялась, что отец не обратит внимания на фразу «другие планы», но Мюррей (который не скрывал своего желания, чтобы она нашла замену Брюсу) заключил из этих слов, что у дочери новый обнадеживающий роман, и принялся все время намекать, что пора привести кавалера на ужин, Лиззи же такая идея ужасала. Она все время находила отговорки, пока однажды днем они с Гэвином в кои-то веки не рискнули вместе заскочить в винный магазин — и туда же вздумалось заявиться Мюррею.

— Так вот с кем ты встречаешься! — воскликнул он позже вечером, и в ту минуту Лиззи вспомнила, что отец был на новоселье у Гэвина, и сразу пожалела, что осмелилась показаться с любовником на публике. — Это же не серьезно?

Лиззи замешкалась. Если она ответит «нет», отец либо сделает старомодный вывод, что они с Гэвином просто совершали променад в стиле девятнадцатого века, либо, в более современном духе, вынужден будет осознать неприятную мысль, что его дочь спит с кем попало. Но если она соврет и ответит «да, серьезно», он, чего доброго, решит, что Гэвин однажды станет его зятем. Такого никогда не будет, но сама идея может очень огорчить старика.

— Мы просто иногда вместе проводим время, — неловко вывернулась она.

И этого было достаточно, чтобы Мюррей подавил свою неприязнь и снова принялся настаивать, чтобы Лиззи привела Гэвина на ужин. Ни ей, ни ее любовнику совсем не хотелось устраивать смотрины, но в конце концов Лиззи уговорила Гэвина прийти в гости хотя бы раз — тогда, мол, отец от нее отстанет и они смогут и дальше свободно продолжать свои ни к чему не обязывающие отношения с целью удовлетворения сексуальных потребностей.

Ужин, мягко говоря, не удался. Гэвин ни с того ни с сего вбил себе в голову, что должен завоевать симпатию старика, и ради этого вызвался переложить поленницу. Добром это не кончилось. Мюррей любил, чтобы дрова лежали именно таким образом, и уж точно не нуждался в том, чтобы какой-то человек на двадцать лет его моложе переиначивал поленницу на свой лад. Затем Гэвин совершил ошибку, спросив Мюррея о кампании по выбору его в Конгресс, которая состоялась несколько десятилетий назад, — Гэвин знал об этом, потому что изучил информацию о Мюррее в интернете. Старик оборвал его, едва Гэвин успел раскрыть рот. Со своей стороны, чтобы поддержать разговор, Мюррей проявил интерес к тому, какую книгу пишет сейчас Гэвин, — а тот ненавидел, когда об этом спрашивали, поскольку работа над новым опусом никак не клеилась, и потому в ответ последовала высокомерная реплика, что он никогда не обсуждает незаконченное произведение. Лиззи попыталась сменить тему, рассказав, что Гэвин подумывает посадить поле подсолнухов, после чего хозяин с гостем наконец-то нашли общий язык, и их беседа продлилась целых пять минут.